Сильвио Пеллико - Пеллико С. Мои темницы. Штильгебауер Э. Пурпур. Ситон-Мерримен Г. В бархатных когтях

— Вот он! Вот он!

Альфред шел с опущенной головой, не отводя взора от ехавшей впереди него траурной колесницы.

Усеявшие улицы зрители уже почти не замечали блестящего конца пышной похоронной процессии — министров и чиновников, членов совета и депутатов, иностранных послов и войск кронбургского гарнизона. Глаза неизменно следили за высокой фигурой молодого герцога, которого так редко видели в столице и который вдруг явился из своего уединения среди гор, чтобы осчастливить свой народ.

Начало процессии уже достигло главного собора. При входе встретил тело усопшего государя архиепископ кронбургский. Пятьдесят закутанных в мантии фигур сняли гроб с колесницы, приняли умершего герцога в свою среду и внесли его смертные останки под своды собора. При пении 90-го псалма сошел герцог Бернгард в склеп, где покоились его предки.

Погрузившись в молитву, герцог Альфред стоял на коленях.

Надгробная плита задвинулась над могилой его отца. Он поднялся наконец. Сквозь готическое окно собора врывался свет весеннего солнца, смягчаемый темно-красными стеклами, на которых было изображено распятие. Лучи солнца играли на каштановых волосах юноши, как будто стараясь сплестись для него в диадему.

Герцог вышел из церкви, вызывая всеобщее изумление, словно какое-то чудесное видение.

Министр-президент настойчиво просил у него аудиенции после погребения. Альфред должен быть настроен тогда мягче. Торжественные похороны сильно потрясли его романтическую душу. Перед порталом собора он сам подошел к министру и, протянув ему руку, сказал:

— Милейший Брандт, — начал он, — вы хотели…

Опытный дипломат замер в почтительной позе.

Альфред сел в экипаж и движением руки пригласил министра-президента ехать с ним.

— Вы можете, любезный Брандт, дорогой…

— Милостивое внимание вашего высочества облегчает мне задачу, — отвечал он.

И пока экипаж ехал по улицам столицы, министр приступил к делу.

— Рискуя навлечь на себя немилость вашего высочества, я должен сделать шаг, который, может быть, не встретит полного сочувствия вашего высочества.

— Какой шаг?

— Я вызвал в столицу его светлость князя Филиппа.

— Как вызвали?

— Вашему высочеству, быть может, не известно, что уже несколько лет тому назад, когда вы были еще мальчиком, князь Филипп был отправлен в ссылку вашим августейшим родителем.

— В ссылку? И вы мне говорите об этом только теперь?

— Я не мог поступить иначе. Его высочество герцог, конечно, простил бы его, если б его не постигла внезапная смерть.

— В чем же состояла вина моего родственника?

— В том, что он женился на актрисе, и это сделало его пребывание при дворе невозможным. Но этот брак давно уже расторгнут. Его высочество, ваш покойный родитель, не желал, чтобы князь Филипп особенно пострадал за это.

Он запретил ему жить в Кронбурге, на что ему давали право законы о царствующей фамилии.

— Я подумаю об этом. Но преждевременный вызов князя без моего согласия…

Какой-то недобрый огонек показался в глазах Альфреда.

Он нажал на пуговку звонка, карета остановилась.

— Я не задерживаю вас долее, — коротко сказал он.

И, как бы извиняясь, прибавил:

— Отсюда до министерства финансов два шага.

Сильная борьба поднялась в его сердце. Его власть была оскорблена. Хитрый старик думал провести его, как маленького мальчика, он, который только по его милости и остался министром-президентом. Как могли скрывать от него, что князь Филипп впал в немилость, и призывать его в столицу сейчас же после смерти отца, даже не спросив его согласия. Да, не знает еще этот министр-президент, с кем ему придется иметь дело. Но он почувствует это!

Карета обогнула подъезд герцогского дворца. На флагштоке гордого здания высоко реял герцогский штандарт. Часовые стояли с ружьями.

Медленно и задумчиво поднялся Альфред по лестнице. Первые дни он работал в кабинете своего отца. Его гнев на министра-президента прошел. Он сел в разукрашенное золотом кресло покойного герцога Бернгарда и перечел бумаги, которые для него по его приказанию приготовил его адъютант Ласфельд. Первым ему попал в руки обычный указ об амнистии, приготовленный министром-президентом. Он собственноручно сделал исправления, которые казались ему нужными, расширил указ.

Получили помилование вообще все, кто был приговорен к заключению на один год, а не только те, которые совершили преступления против короны, как проектировал министр-президент. Освобождение их должно было последовать немедленно. Сделав эти исправления, он подписал бумагу: Альфред.

Какой-то странный размах чувствовался в этом имени. Словно воля, превратившаяся в материю, стояли эти большие прямые буквы. Выдавался и энергичный росчерк, как бы свидетельствуя о непреклонной решимости.

На звон серебряного колокольчика, которым всегда пользовался его отец, явился дежуривший возле кабинета лакей.

— Позовите фон Ласфельда, — сказал Альфред.

Тот немедленно явился.

— Ласфельд?

— Что прикажете?

— Поезжайте сейчас к князю Филиппу. Я буду ждать его. Сейчас же.

— Слушаю.

Альфред поднялся и прошелся по комнате. Потом он пошел по бесконечной анфиладе герцогского дворца.

— Все должно остаться по-старому, — говорил он про себя, — все.

Он вернулся в кабинет.

— Гофмаршала!

— Его сиятельство граф Штор ожидает приказаний вашего высочества в приемной.

— Пусть войдет.

Граф Штор явился.

— Любезный граф, — начал Альфред. — Апартаменты моего покойного отца должны остаться без всяких изменений. Позаботьтесь о том, чтобы приготовить для меня другое жилище.

— Ваше высочество изволите…

— Разве вы не слышали: другое жилище.

— Если вашему высочеству апартаменты вашего покойного родителя…

— Есть еще какое-нибудь место в столице?

— В северном флигеле.

— Отправляйтесь туда.

— Сейчас же?

— Сию же минуту. Идем.

В сопровождении герцога граф Штор двинулся по бесконечным комнатам замка. Наконец они достигли северного флигеля. Граф Штор приказал едва нагнавшему их сторожу отворить его. Альфред прошел несколько великолепных зал. Они были слишком велики и роскошны для покойного герцога, эти постройки прадеда Иоахима, слывшего самым расточительным из князей. В большой зеркальной зале Альфред остановился.

— Это мне не нравится. Комнаты очень хороши, но все это должно быть иначе. За сколько времени вы могли бы переделать все это?

— Это зависит от того, какие будут приказания вашего высочества.

— Нужен другой стиль. Рококо. Понимаете, рококо. Я дам вам рисунки, которые я сделал сам… Можете управиться за неделю?

— Я должен сначала посмотреть рисунки, ваше высочество.