Сильвио Пеллико - Пеллико С. Мои темницы. Штильгебауер Э. Пурпур. Ситон-Мерримен Г. В бархатных когтях

Уже несколько дней он не мог переступить порог этой комнаты. А ведь очень небольшой срок отделял его от того момента, когда герцогский камердинер передаст подушку его высочества камерфрау, что будет знаменовать предстоящий первый визит его высочества в спальню его августейшей супруги.

Альфред старался заглушить в себе страх. Целыми днями он работал без перерыва с начальником своего кабинета, с гофмаршалом, который должен был снова повторять и перечитывать ему со всеми подробностями программу свадебных торжеств, с министрами и другими высшими сановниками.

Мелочи сильно занимали его. Однажды он в течение целых трех часов беседовал с начальником кухни по поводу меню ужина, который должен был быть подан светским дамам и кавалерам накануне дня бракосочетания. В другой раз столько же времени потратил он на разговоры со шталмейстером относительно лошадей для его экипажа, в котором он, согласно старинному церемониалу, должен был сопровождать принцессу-невесту до замка Эльфенхейма, откуда она должна была совершить свой официальный въезд в столицу.

Страшнее всего были для него эти длинные вечера начинающейся осени, которые он проводил со своей невестой в Филиппсбурге. Адельгейда в конце концов привыкла к тому, что от него нечего ждать нежности, что он только любезный и предупредительный жених. Она думала, что после свадьбы он победит свою застенчивость, спустится со своих неприступных высот. Она предоставила ему действовать, как он знает, и за его вежливую дружественность платила ему тем же. Она давно уже отвыкла задерживать его руку в своей руке дольше, чем это позволялось придворным этикетом, после того, как однажды он резким движением вырвал у нее свою руку. Низкие придворные книксены, которыми она встречала его тусклый поцелуй, которым он целовал ее в лоб, неизбежное «ваша светлость», которое он постоянно вплетал в разговор, — все это было свойственно его герцогскому положению и делало для него несносной обязанностью его пребывание на высотах одинокого трона.

Князю Филиппу все это очень не нравилось. Он, вполне насладившийся своей жизнью, смеялся над причудами своего племянника, которому судьба давала в образе поразительно красивой, веселой восемнадцатилетней Адельгейды такую жену, которой позавидовали бы тысячи, чего он с высоты своего герцогского величества, казалось, и не замечал.

Тем не менее князь Филипп был спокоен. Все, казалось, входило в свою колею. Матильда сделала блестящую партию. Вечера в княжеском дворце почти не отличались от вечеров в каком-нибудь богатом бюргерском доме. Обед здесь проходил лишь в присутствии графини Шанцинг и адъютанта Ласфельда, которого Альфред обыкновенно брал с собой. Прислуживал всего-навсего один лакей, затем князь, испросив разрешения своего племянника, удалялся в свои апартаменты, предоставив надзор за помолвленными Шанцинг, в том убеждении, что сдержанность, которую герцог проявлял в его присутствии, должна была иметь свои основания.

Приближался день свадьбы.

Однажды Альфред прислал в Филиппсбург Ласфельда сказать, что он будет к обеду.

Обед проходил в столовой. Альфред в этот день был разговорчивее. Он казался в хорошем настроении и даже пустился шутить со своей невестой, чего он обыкновенно избегал из страха нанести какой-нибудь урон своему герцогскому достоинству.

Князь Филипп, по обыкновению, хотел оставить парочку, как вдруг Альфред обратился к нему с неожиданным вопросом:

— Вы так много добра делаете для меня, дядя, что я напрасно ищу, чем вас отблагодарить. Я ломаю себе голову и не могу ничего придумать. Скажите мне, чем бы я мог вас порадовать?

— Дайте счастье моей дочери, ваше высочество. Вот единственное желание моего отцовского сердца, — быстро отвечал князь Филипп.

Лицо Альфреда омрачилось.

— Разве вы сомневаетесь в этом, дядя? — спросил он почти раздраженным тоном. — Я надеялся услышать от вас какую-нибудь просьбу, исполнением которой я мог бы доставить вам удовольствие.

— Вы в самом деле желаете этого?

— В самом деле.

— В таком случае помогите торжеству правосудия в вашей стране.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я сейчас объясню вам. В царствование моего покойного брата, а вашего высочества — отца, по настоянию вашей матери, иной раз делалось не то, что надо…

— И что?

Эти слова звучали в устах Альфреда, как крик ярости и гнева.

— Вы изволили приказать мне обратиться к вам с какой-нибудь просьбой, исполнение которой может доставить мне радость, и я должен повиноваться этому приказанию. Неужели вы думаете, что вы можете исполнить мое сердечное желание, подарив мне какую-нибудь лошадь или лебедя?

Адельгейда, Шанцинг и Ласфельд бросали тревожные взгляды, видя, как лицо герцога густо покраснело.

Но он быстро овладел собою.

— Вы смеетесь надо мной, дядя, — с трудом промолвил он.

— Я совершенно далек от мысли смеяться над вашим высочеством: ведь в ваши руки я отдаю будущее и судьбу моей дочери. Я испытал уже, что значила немилость вашего покойного отца, и должен был проводить горестные годы вдали от Кронбурга, в изгнании. Я хотел только предостеречь молодость вашего высочества и решился сказать вам то, чего не посмел бы вам сказать ни один смертный. Ведь через несколько дней с вашей судьбой будет связана судьба моей дочери и моя собственная.

И светло-голубые глаза Филиппа бросили на дочь долгий нежный взгляд, от которого она давно уже отвыкла.

— Что же вы хотите сказать мне? — спросил Альфред, на этот раз повелительным тоном.

— То, на что не решится ни один смертный, ни один из министров и подданных вашего высочества. Никто ведь из смертных не поднимался так высоко, чтобы нельзя было пасть еще ниже. Запомните мои слова, герцог, которые решаюсь сказать я, отец вашей невесты, за несколько дней до свадьбы. Таким языком еще никто не говорил с вашим высочеством.

«Это о маэстро, о маэстро, — звучало внутри Альфреда. — Когда-то он сказал, что не смертному строить замок святого Грааля».

— Довольно, дядя, довольно! — с величайшим спокойствием сказал Альфред, охваченный воспоминаниями. — Вы неправильно думаете обо мне. Я могу и хочу услышать ваше слово, ваш совет, ваше мнение.

— Я начну со времени отставки министерства вашего покойного отца.

— Плуты, — загремел опять Альфред. — Что им нужно? Они…

— Они не виноваты. Бауманн фон Брандт заранее предвидел то, что действительно и случилось. Представители города не дали своего согласия на осуществление вашего плана. Ты уберег бы себя от многих неприятных часов, если б уступил этому опытному человеку, который знает народ! А ты! Повернулся спиной к Кронбургу и несколько месяцев жил, как в заточении, в Турме и на Острове роз. Для того, чтобы народ любил своего государя, он должен его видеть. Носитель короны не должен быть игрушкой своего настроения или каким-то заоблачным богом. У него есть свои обязанности, гораздо больше обязанностей, чем у частного человека, даже самого маленького, живущего на свою ренту. Вот что должен ты запомнить.