Станислав Дыгат - Путешествие

Мечта Генрика исполнялась неизвестно зачем в хмурую весеннюю ночь, под моросящим дождем, в металлической коробке, похожей на банку из–под сардин, с сопящим и ко всему равнодушным спутником на верхней полке.

По дороге к вокзалу они проезжали мимо гостиницы «Полония». В зале светился желтый свет, Виктория была всецело поглощена тем, чтобы скрыть свое волнение. Адама с ними не было. Он объявил, что очень сожалеет, но проводить отца на вокзал не сможет, так как вечером занят.

Виктория была взволнована, но, по–видимому, не столько предстоящей разлукой, сколько смутным подозрением, что Генрик может не вернуться. На перроне ее слегка знобило, Генрик заметил это, когда взял ее под руку. А когда кондуктор крикнул: «Прошу садиться!» — у Генрика сжалось сердце, он почувствовал дикий страх, ему стало жаль всего, что соединяло и продолжает соединять его с Викторией. Жаль не любви, ибо о ней не могло быть и речи, жаль уз более сильных — уз повседневности. Почему ему было этого жаль? Почему, если ему ни на минуту не приходила в голову мысль о том, чтобы не возвращаться из Италии и навсегда расстаться с Викторией?

Он хотел только отдохнуть от нее. Но разве можно знать, чем это кончится. А что будет, если окажется, что действительность совпадает с мечтами? Нет, нет! Ни за что, ни за что! Он едет только для того, чтобы немного отдохнуть и разочароваться. Он ничего не хочет! Хочет только разочарований. Разочарований, которые позволят ему с улыбкой превосходства и чувством полной безопасности пользоваться маленькими, обманчивыми соблазнами большого мира.

А если…

Кондуктор снова закричал: «Прошу садиться!» Собственно, не закричал, а на этот раз как–то буркнул, утвердительно, но без убежденности.

Генрик поднялся на ступеньку. Викторию лихорадило, но она пыталась улыбаться. Испортил жизнь и ей и себе. Уже ничего нельзя исправить. Но разве это его вина? И вдруг перспектива путешествия, перенесения в совершенно другой мир пронизала его паническим страхом. Убежать! Соскочить, пока есть время, прямо в объятия Виктории, скрыться с ней в доме, убежать от Большого Приключения, о котором уже известно, что оно является обманом. Ничего нет. Есть только Виктория и ненасытная тоска по всему, что не Виктория. А все, что не Виктория, — обман. Отель «Полония» — это самая обыкновенная гостиница, в которой ночуют господа с усиками и с портфелями, находящиеся в служебной командировке.

Виктория сказала:

— Ну, развлекайся хорошенько.

Она улыбалась. Это «развлекайся хорошенько» укололо его в самое сердце. Это было благородно, великодушно и вместе с тем невыразимо печально.

Для всего уже слишком поздно!

Для того, чтобы уезжать, и для того, чтобы оставаться.

Можно ли было предполагать, что Янек его пригласит?

А вот сейчас он уже в Катовицах.

Далеко–далеко во мгле на фоне отеля «Полония» осталась Виктория. Серая фигурка, какой–то печальный образ из сновидения.

Генрика положили на чистую больничную койку, и он почувствовал себя очень хорошо. Чистая, удобная кровать много значит, а стоны раненых и больных не очень ему мешали. Он к этому уже привык.

Он думал о Виктории и старался припомнить смешанный запах лаванды и накрахмаленного полотна.

Когда он проснулся утром, первой его мыслью, первым ощущением было, что жизнь его стала вдруг богаче. Виктория должна сейчас прийти.

Она обещала навестить его перед отъездом в Прушков.

Но Виктория не пришла.

Вместо этого пришел доктор и сказал:

— А у вас что?

Доктор показался Генрику наглым и неприятным, и он ничего ему не ответил.

Доктор действительно был наглый и неприятный, к тому же холерик. Он покраснел, топнул ногой и закричал:

— Почему вы не отвечаете, когда я вас спрашиваю? Вы здоровы как корова, это по вас видно.

— Не говорят здоровы как корова, а говорят здоров как бык, — сказал Генрик, поднимаясь с кровати.

— Что такое? Вы смеете делать мне замечания? Я прикажу вас выкинуть вон.

«Почему я всегда попадаю в какие–то странные истории, вступаю в какие–то дурацкие конфликты с людьми, — думал Генрик. — Даже с врачом в больнице».

Но внезапно его охватила ярость. Он сражался в дни восстания, сражался геройски, в то время, когда этот докторишка скрывался от опасности в больнице, а сейчас оскорбляет его и еще издевается.

Он хотел сказать все это, но вспомнил, что не было ни одного свидетеля его героизма и что ни сейчас, ни в будущем он не сможет на это ссылаться.

Ему вдруг показалось, что именно этот распетушившийся докторишка в ответе за все его военные неудачи, и это привело его в бешенство.

— Вы осел и дерьмо, — сказал он, ибо в бешенстве не мог подобрать ничего более подходящего.

Доктор вскрикнул, и через минуту с помощью двух санитаров Генрик был выброшен из больницы, как в фильмах Чаплина героя выбрасывали из шикарных ресторанов.

«Почему, почему?» — думал Генрик, сидя на скамеечке перед больницей и все еще надеясь, что Виктория придет. — Почему со мной всегда случаются такие странные истории?»

Но, честно говоря, он был до некоторой степени доволен. Он понимал, что доставил прекрасное развлечение больным, что, наверно, вызвал у всех удивление и его еще долго будут там вспоминать.

Светило солнце, и можно было до бесконечности сидеть на этой скамеечке, без прошлого, без будущего и с очень неопределенным настоящим. Это еще не самое плохое.

Виктория не пришла.

Генрик ждал три часа. Один раз из окна выглянул докторишка и погрозил ему кулаком. Генрик ответил ему неприличным жестом.

Спустя три часа он встал и решил поехать в паровозное депо в Прушкове, где содержались повстанцы.

Ему было страшновато, но отсутствие Виктории увеличивало силу ее обаяния настолько, что он готов был подвергнуться любой опасности, лишь бы ее увидеть.

У депо он тоже прождал три часа. Он ни у кого не мог ничего узнать, люди здесь были нервные, раздраженные и подозрительные. Наконец какая–то веснушчатая и пухленькая санитарка сказала, что знает Викторию и что Виктория сегодня не приходила. Где Виктория живет, она не знает.

Генрик ежедневно спрашивал о Виктории и повсюду ее искал.

Это его и погубило.

«Раз в жизни встретил девушку, которую мог бы полюбить, — думал ой с отчаянием и тоской. — Раз в жизни. Она блеснула и исчезла. Я, верно, не встречу ее никогда. Никогда не сможет мне понравиться никакая другая. Я остался вдовцом своей мечты».

Он чувствовал себя, как герой в исполнении Жана Габена, что носит в себе тайну прошлого. Тайну трагических событий, которые навсегда перечеркнули возможность счастья. Это, кстати, имело и свою хорошую сторону, так как позволяло ему не обращать внимания на беспрерывные облавы и преследования.