Юрий Иванов-Милюхин - Докаюрон

Женщина вошла в Сикстинскую капеллу и отодвинулась в сторонку, чтобы не мешать мощному потоку туристов проливаться по широкому коридору дальше. Она подняла голову кверху и надолго замерла, созерцая сцены из библейских сюжетов, выписанные на голубом фоне с золотыми звездами. Она знала, что молодой Микеланджело расписывал капеллу в течении четырех с лишним лет. Потолок и стены были покрыты красочными картинами, в каждой из которых проглядывался свой неповторимый почерк. Адамы и евы срывали с обвитого змием дерева райские яблоки, полуголые боги с раскрытыми на коленях книгами передавали детям истины из первых уст, ангелы с крыльями за спиной вместе с мужчинами в длинных тогах любовались обнаженными женщинами, возлежащими на зеленых лужайках. Сидели на тронах императоры, вершился суд граждан над упавшими во грех людьми, по морю плыли корабли богатых купцов, седобородый мудрец вчитывался в древние рукописи.

— Это невозможно ни вобрать, ни пережить! — женщина встрепенулась, голос принадлежал приткнувшейся в угол пожилой даме с еврейскими чертами лица. Та вскинула подбородок, пожевала синеватыми губами. — Как он мог все это сотворить, и кто на самом деле ему помогал.

— Он был еще молод и помогал ему сам Господь, — ответила она, поправила сумочку на плече. — Без помощи Всевышнего, я думаю, здесь не обошлось.

— Вы верите в Бога? — быстро спросила соседка.

— А вы разве нет? — повернулась женщина к ней.

— Не знаю… Во всяком случае, у каждого из нас он должен быть свой.

— Я с вами согласна. Самое главное, неважно, что он из себя представляет…

На стене большого алтаря была расписана фреска «Страшного суда», работа над которой тоже заняла пять долгих лет. Обнаженные или прикрытые кусками материи мужчины, женщины и дети возносились на небо, на лицах у них было выражено смертельное напряжение. Внизу, на берегу водоема, чернел крест с распятым на нем Иисусом Христом, из перегруженной лодки во все стороны прыгали люди, на которых замахивался веслом мускулистый воин. Вокруг царили Содом и Гоморра и не было ни для кого укрытия, казалось, сама картина сочилась страхом и болью, ручьями сбегавшими к ногам казненного Спасителя. Женщина невольно провела ладонью по лицу, прислонилась к стене.

В зале проходило богослужение по случаю святого праздника, здорово сдавший папа Иоанн Павел Второй, в миру людей поляк Карел Войтыла, крепился между поддерживавшими его с обеих сторон служками и дрожащим голосом читал проповедь. Пробиться к нему поближе не было никакой возможности, тогда женщина заняла наиболее выгодное положение, с которого хорошо просматривался весь папский выход, и сложила руки на животе. Черные, смуглые и белые кардиналы в красных одеждах с круглыми красными шапочками на макушках выстроились ровными рядами и послушно внимали зову своего пастыря, сбоку и сзади от алтаря расположились певчие в белых балахонах с черными сутанами под ними. Одни прижимали сложенные ладони к груди, некоторые держали в руках зажженные длинные свечи, ровный хор голосов поднимался под своды капеллы и уже оттуда заполнял все пространство помещения гулом, прерываемым старческим брюзжанием самого папы. Она достала из сумочки небольшой театральный бинокль, навела оккуляры на наместника Бога на земле. Увидела голубые блеклые глаза с седыми бровями над ними, покрытый бисеринками пота высокий бледный лоб, розовые щеки хорошо питающегося старого человека и непослушные губы, кривящиеся при каждом пропускаемом через них звуке. Она знала, что у папы есть настойчивое желание объединить все христианские конфессии, в том числе и православную, в единое целое, что на него было совершено не одно покушение и не только турком Агджой, что его мужеству и недюжинному уму можно было возносить хвалы. Но ведала и про то, что Иоанн Павел Второй страдал от неизлечимой болезни и что дни его, в общем, были сочтены. И сейчас, глядя на занявшего католический престол единственного за всю историю христианской церкви славянина, мысленно желала ему долгие лета.

Рядом осеняли себя крестными знамениями паломники из разных стран, среди которых старательно выводил мелодию молитвы мальчик лет пяти в шортиках и рубашке без рукавов, кивал седой бородой огромный ухоженный старик в прекрасном костюме и в кроссовках на ногах, пыталась отвести от лица длинную прядь волос похожая на Мадонну молодая особа. А женщина уже настроилась пробиваться к выходу из капеллы, она не желала дожидаться конца богослужения, чтобы вспыхнувший в груди огонек божественного света не затух вместе с окончанием мессы, а продолжал согревать все существо подольше. Позади остались апартаменты Борджа, станцы Гелиодора, Сеньятура, «Пожара в Борго» со сценой победы в морском сражении Льва Четвертого над сарацинами, дворы Сан — Домазо с Лоджиями. Все они расписывались Рафаэлем. Она быстро продвигалась уже между зданиями папской резиденции к выходу за ее стены, чтобы в тишине гостиничного номера попытаться осмыслить увиденное и сохранить до следующего приезда сюда, в таинственный и неповторимый Ватикан, вбитый как гвоздь по самую шляпку в центр столицы бывшей языческой Римской империи. По чьей воле произошло это величайшее событие, кто держал в руках молоток, занесенный над господином целого мира, кто осмелился отобрать у него это господство? Спускаясь к станции метро, женщина опасалась, что и на этот раз отзыва на вновь возникшие вопросы она не получит ни от кого, хотя сама давно знала правильный ответ. Просто разум противился признавать растворенную по всему миру, одновременно исключительно сплоченную, похожую на зыбкий завлекающий мираж, силу, заставляющую страны и даже континенты идти предначертанным только ею путем. И никаким другим более.

Чтобы сохранить в душе одно хорошее, она сошла на пьяца Ди Спагна, направилась к ее середине с гранитной чашей фонтана «Баркачча». Высоко вверх, к подножию стоявшей на вершине холма церкви Тринита дей Монти, похожей двумя квадратными главами на Нотр — Дам де Пари, взбегала крутая каменная лестница, как всегда, плотно забитая присевшими на ее ступеньки парнями и девчатами. Это было место для дискуссий и отдыха молодых людей со всего мира. На город опустился прохладный вечер, пространство освещали приглушенным светом многочисленные фонари, то здесь, то там мелькали вспышки от фотоаппаратов. И вдруг она заметила одетых в черную униформу итальянских гвардейцев с автоматами в руках. Расставив ноги, они расположились по периметру, не выпуская за пределы площади никого. Женщина остановилась, не зная, как вести себя дальше, пристально всмотрелась в подвижную толпу. Увидев в стороне несколько воздетых над головами написанных от руки плакатов, успокоилась, осознав, что вездесущие антиглобалисты и здесь решили провести акцию протеста против насильственного лозунга «надо делиться». Она нашла свободное местечко на лестнице и влилась в общее созерцание происходящего вокруг. Было видно, что студенческая поросль из развитых стран молчаливо поддерживала демонстрантов, традиционно настраиваясь против полиции. Она тут–же приняла правила игры, чувствуя, как ее мысли вливаются в общий поток, облегченно вздохнула, ощущая, как освобождается душа от громоздких наворотов в ней и как их место занимает юношеская дерзость.