Юрий Иванов-Милюхин - Докаюрон

— Как это — гуляет?.. — будто его стукнули по спине, согнулся над тарелкой лапши быстрого приготовления Дока.

— Ты говори, да не заговаривайся, — рассердился из спальни любовник стервы. — Выбирай выражения, а то натворишь делов…

— А что? Какой толк от будущего управленца народным хозяйством? Где оно, это хозяйство, все порушенное? — обернулась на голос квартирантка. — А у нее специальность промышленное скотоводство, вечный кусок хлеба с мясом. Почему после восьми классов деревенские бегут в замечательные калинарные училища? Потому что те дают возможность подойти ближе к кормушке. Вот она, во весь рост вековая практичность.

— У всех у нас… эта практичность. Одна ты ходишь делать уколы бесплатно, — недовольно буркнул хахаль. Подколол, и замолчал.

В доме наступила тишина. Но сказанное медсестрой раскаленным жалом успело ранить сердце Доки, застрять в нем. Навсегда. Жизнь его поменяла русла, он перестал боготворить женщину, верить ей, с каждым последующим знакомством стараясь упредить предательство собственной изменой. Но это произойдет потом, сейчас же он выплеснул лапшу в помойное ведро, лег на кровать и уставился в потолк. Слышно было, как квартирантка занялась любовью со своим хахалем, как раскачался готовый подломиться старенький топчан, а переборка задрожала как в лихорадке. Неимоверным усилием воли Дока дождался утра, попив из бачка холодной воды, помчался на лекции. В перерыве увидел свою разлюбезную, выспавшуюся, сытую и довольную. Впервые в жизни ударил женщину ладонью по лицу, затрясся от содеянного, стремясь тут–же вымолить прощение. Но кто когда ослабшего духовно человека прощал сразу. Словно по негласному велению сверху, ему сперва давали возможность помучаться, осознать ошибку. Если акция не имела успеха, разрешали варварство продолжать, уже за него не спрашивая, во всяком случае, на земле. Большую половину месяца Дока пробегал за женой, упрашивая простить его и вернуться обратно. Наконец, та согласилась при условии, что кроме учебы в институте он опять пойдет на заработки, разгружать вагоны. Рассчитывала, наверное, что агрессивности у него поубавится, или, и правда, было что другое. Снова Дока впрягся в уродство. А потом пришло лето в деревне с натиранием кровавых мозолей на подсобном хозяйстве тещи. Муж ее умер, как и положено русскому мужику — от водки.

И снова предучебный возврат в город, в коридоры родных пенатов. Из дома помощи не было, из деревни жене прислали счет на шестьсот рубликов. Оказывается, перед поступлением в институт она успела поработать продавцом в сельском магазине, сделать крупную растрату. К пропаданиям у тетки прибавились требования денежного характера. Чувство ревности как засело в груди, так и не проходило, терзая в большинстве своем неоправданными подозрениями. В деревне она уединялась с одноклассником, соседом по улице, в городе вместе с любовником квартирантки приходил его друг с бутылочкой винца. Приглашали жену за стол, пока муж на работе. Или сама задержится у подружки в общежитии, хотя, что там делать, если дома нужно убраться, постираться. А новый скандал, это очередной побег за ветром в поле, и выхода из ситуации никто не подсказывал. Когда душевные метания осточертели, Дока напросился в гости к знакомому грузчику. Думал по старой памяти подвалить к его сестре, а получилось красивее. К сестре пришла подружка, лет семнадцати девочка с параметрами фигуристки. Выпив стопарик водки, Дока как бы ненароком положил руку ей на бедро. И развилась дружба, сдобренная платонической пока любовью. Видно, обладал он сводящим женщин с ума тем самым магнетизмом. Встречаться старались в местах, где народу поменьше. Она боялась пацанов с улицы, он объяснений с однокашниками. Стал и Дока приходить домой позже.

В конце сентября еще тепло и довольно светло. В один из ясных дней Дока с подружкой сели в автобус, отправились на окраину, от которой до луга было рукой подать. Природа вокруг пока зеленая, цветы кое–где неувядшие. Облюбовали полянку, покидали на тряпку газировку с пирожками и конфетами. Спиртного не брали, оба выпивали по принуждению. Подружка знала, что он женатый, но пошла. Села напротив, подтянула колени к животу, поползла цветастая юбка к попе, оголяя полненькие ляжки до пестрых трусиков. Дока мотнул головой, открыл шипучку, сам приложился к другой бутылке, заодно сглатывая клубок слюны. Не удержался, правой рукой прихватил девушку за шею, левую сунул под юбку, стараясь оттопырить края трусиков и проникнуть пальцами в половую щель. Тугая на сексуальную близость жена при подобных маневрах соглашалась быстрее. Девушка сжала колени, уперлась руками в грудь:

— Ты еще не развелся, а уже лезешь…, — возмущенно уставилась она ему в зрачки. — Сначала рассказал бы, что да как.

— Что говорить? Мы живем плохо, — попытался оправдаться он.

— Домой бежишь все равно… Пусти, больно.

— А куда бежать? — ловя ее губы, надавил он сверху на груди. — Квартиры не подыскал.

— Вот тогда и поговорим. Пусти, чокнутый… я кричать буду!

— А кто услышит? Одни мыши шуршат.

— Мышам и пожалуюсь. Убери грабли…

Дока рукой проник между половинками половых губ, нащупал вход во влагалище. Дальше стянутое мышцами отверстие без борьбы не пропустило бы ни пальца, ни, тем более, члена. Девушку требовалось размягчить, трусики снять тоже. Хоть не с начесом семейные до колен, а городские гультики, но и через них вряд ли кто прорывался. Он заскользил пальцем вверх по углублению, стараясь отыскать клитор. На самом верху, под лобком, наткнулся на вертлявую под кожей горошину. Слегка прижал подушечкой, заметил, как подружка подалась навстречу. Покрутился на этом месте. Приподнявшись, она выдернула его руку за запястье и с силой сдвинула колени. И все–таки он успел задержаться на лобке с мягким пухом волос.

— Что ты, как маленькая, поиграться не даешь, — стараясь не сдавать захваченных позиций, с укором сказал Дока.

— Предупреждаю, статью за изнасилование никто еще не отменял, — наливаясь краской, быстро проговорила девушка.

— Какая разница, изнасилование или попытка. Год туда, год обратно, — небрежно пожал плечами он. — Попытку уже можно приписывать.

— Вот именно…, — сфыркнула она волосы с губ. На секунду задумалась. — Ты хочешь и рыбку съесть, и в масле покататься?

— Ничего я не хочу. Я желаю тебя.

— Обойдешься… Когда получишь развод, тогда и посмотрим.

— Да боюсь я этого развода, — занервничал он.

— А я боюсь этого…, — в ответ возразила она.

— Но ты же не девушка?

— Не знаю…

— Как это! — притворно удивился он, уверенный в обратном.

— Вот так, — подружка отвела глаза. — Всякое бывает.

— Тогда почему артачишься? — разочаровался он. — Я же не съем.