Юрий Иванов-Милюхин - Докаюрон

Какое–то время над плетеным столиком гнездилась тишина с вкраплениями мерных деревянных постукиваний со стороны венчавшей вершину горы базилики Сакре Кёр. Наверное, монахи при грандиозном белокаменном сооружении с яйцеобразными куполами исполняли какой–нибудь из древних ритуалов, или по округлым булыжникам мостовой деревянными башмаками стучала поднимавшаяся вверх группа японских туристов. От ближних жилых кварталов с засветившимися окнами не доносилось ни единого звука. С заходом солнца не только Париж — вся Европа умирала, чтобы рано утром воскреснуть опять. Кончиками пальцев женщина потянулась к серебряной броши на груди, машинально поправив ее, с легким хрустом отломила кусочек от плитки шоколада. Прежде, чем отправить его в рот, скосила потемневшие зрачки на сосуд с вином из крестьянских подвалов. Желание сделать освежающий глоток заставило отложить шоколад, вместо него поднести к чувственным губам обыкновенную кружку из обожженной глины. Она с удовольствием пропустила вовнутрь приятную на вкус, немного подволакивающую жидкость, и только после этого надкусила темно–коричневую пластинку. Мужчина одобрительно усмехнулся, повторил действия собеседницы. Снова взялся за мохнатый персик.

— Неплохое начало для сексуального повесы, — вытирая пальцы небольшим полотенцем, нарушила молчание собеседница. В бархатистом голосе прозвучало некоторое разочарование. — Думаю, теперь озабоченного Юрона никто не сможет остановить. До этого он вызывал некоторое сочувствие, и мне постоянно хотелось называть его Юрчик–огурчик, а с окончанием данной сцены он стал достоин лишь грубой клички Юрон.

— Мы уже согласились, дорогая, что его имя Докаюрон, — блеснул глазами оживившийся мужчина. — Я не верю, что это звание успело тебе разонравиться.

— Нет, конечно, пусть… себе на здоровье. Но эпизод был грубоват.

— Не спорю, тем более, дальше по тексту будут места еще откровеннее. Ко всему, на переправе коней не меняют, — мужчина с удовольствием погрузил зубы в сочную мякоть спелого фрукта. Промокнув салфеткой побежавший по подбородку сок, озорно подмигнул настроившейся призадуматься женщине. — Мне стоит продолжать историю, или на этом поставим точку и займемся делами более важными?

— А что может быть важнее этой истории в такой чудесный вечер? — сразу напряглась собеседница. Взгляд ее невольно задержался на глинянной кружке. — Нет уж, милый, под чудесное французское вино просто необходимо рассказывать или добрые старые сказки, или замешанные на эротике случаи из нормальной человеческой жизни. Тогда и солнечный виноградный напиток начинает действовать сообразно создаваемому рассказчиком уюту — с теплом в расслабленном теле. Или наоборот, со сквозняком, если у сказителя не получается соткать нужный узор. Испытать обратное, прости, не хотелось бы.

— Абсолютно согласен с тобой, к тому же, до завтрашего утра небо еще успеет и потемнеть, и снова посветлеть. Сейчас оно лишь таинственно затухает. Ты не находишь?

Собеседница неторопливо подняла голову, долгим взором окинула густо посиневшее атласное полотно со всполохами цвета расплавленного червонного золота на том его конце, которого касалась антенна на Эйфелевой башне. Венчавшая конструкцию массивная шапка уже зарделась красноватыми огнями, хотя солнечные лучи не торопились прятаться за зубчатый горизонт из разной высоты зданий. Столица Европы представляла из себя город невысокий, лишь в последние десятилетия помеченный по всей площади редкими небоскребами, возведенными всемирно известными процветающими фирмами. Но свет уже не полыхал в надраенных стеклах, создавая впечатление разгоревшегося пламени, лучи как бы скользили поверх затухающего пожара, заставляя здания–уголья покрупнее обноситься черным налетом. Потоки света уменьшились, сократились, казалось, скоро они вообще повернут в обратную сторону. Но это только казалось, фитилек по кромке горизонта просто догорал. Качнув серебряными серьгами ввиде морских коньков, женщина с уважением посмотрела на мужчину, выдав этим отношение неординарное к людям с художественным вкусом:

— Ты прав, небо действительно затухает как крестьянская лампа, как ночник в монашеской келье. Медленно и… неотвратимо. Странно, в отличие от светильника остановить эту неотвратимость немыслимо…

— … как нельзя прервать цепочку событий в судьбе любого живого существа. Они будут чередоваться до тех пор, пока существо живо, пока их не остановит смерть, — продолжил навеянную тихим закатом мысль собеседницы мужчина. — Только смерть имеет на это полное право, только ее возможности, в отличие от жизни, безграничны.

— Знаешь, меня вдруг осенила одна догадка, странная и нелепая. Искусственная, — вытолкнув из лежащей перед нею пачки тонкую сигарету, женщина прикурила, пустила струю дыма вбок, перламутровым ногтем постучала по переплетениям золотистых прутиков не застеленного скатертью стола. — Закат солнца можно продлить… с помощью зажженной лампы. Пусть это будет не солнечный свет, но тьма отступит все равно.

— Прекрасный пример, — импозантный собеседник чуть подался вперед.

— В связи с этим не кажется ли тебе, что есть способы и для изменения собственной судьбы? Например, придумать себе другой день рождения, взять новое имя и жить по иным правилам, которые станут диктовать более удачно подобранные буквы и цифры.

— Это не ново, многие из великих именно так и поступали. Тебе это должно быть известно в большей степени, чем мне, потому что ты с рождения вращалась в подобных кругах, — мужчина откинулся на спинку кресла, в знак согласия наклонил голову с ровным пробором в коротких с проседью темных волосах.

— Ты прав, я просто подстраховываюсь, — не выходя из задумчивости, хмыкнула женщина.

— Тогда широких объяснений не требуется. Певцы, музыканты, вообще, люди искусства, литературы, чтобы добиться успехов максимальных, в большинстве своем так и поступают. Да, этот способ искусственный, похожий на онанизм, которым до близости с женщинами занимался Дока. Но многих он удовлетворяет полностью. Единственным камнем преткновения является навязчивый вопрос, а можно ли этими способами пользоваться? Не противоречит ли это заповедям так горячо любимого всеми нами — не существующего на самом деле — Господа? То есть, не придется ли за позволяющую избежать нежелательных терний уловку отвечать перед Высшим Судом? Ведь, каждому из нас Божественным Судом предопределен путь свой, не допускающий перескакиваний на дорогу чужую. Вот в чем вопрос.

— Прости меня, но тогда и обыкновенная лампа является искусственным облегчением собственной участи. И электрический свет, и стиральная машина, в конце концов, — не согласилась женщина. — Эдак можно договориться черте до чего.