Юрий Иванов-Милюхин - Соборная площадь

— Что ты ему сейчас передал? — указывая на меня, заревел начальник уголовки.

Парень растерянно засопел, забегал глазами. Затем уставился на мою сумку, в которую я спрятал доллары.

— Ваучеры, — наконец стряхнул я с себя оцепенение. — Чеки, гражданин начальник, я как раз хотел за них рассчитаться.

— Кому ты мозги вправляешь! — взвился тот. И снова всей тушей навис над журналистом. — Что он у тебя взял? Говори, или сейчас пойдешь со мной.

— Ваучеры, я взял у него, ваучеры, — зачастил я, совершенно забыв, что в сумке лежит пачка чеков. Если бы я их вытащил и показал, то события, может быть, развернулись бы по другому. Было очевидным, что начальник не усек процесса сделки. Он просто брал на понт, профессиональным чутьем догадываясь о долларах. Но молчание парня, его неотрывный взгляд на сумку, меня пугали. — Приватизационные чеки, гражданин начальник. Честно говорю.

— Заткнись, — рявкнул громила. — Я не тебя спрашиваю, ты у меня вот здесь, — сжав огромный кулак, он выставил его вперед. И вновь обратился к журналисту. — Не отвечаешь? Хорошо. Пойдемте со мной. Оба.

Парень испуганно поднял на него глаза и тихо произнес:

— Доллары…. Двести долларов.

— Вот это другой разговор, — сразу обмяк начальник. Указав на нас кивком головы, отдал приказание подчиненным, с молчаливым интересом наблюдавшим за сценой из–за его спины:

— В отделение. Ваучериста пока в «телевизор», этого ко мне в кабинет.

Мы тронулись вглубь базара. Начальник впереди, остальные за ним.

— Может, договоримся? — негромко заикнулся я.

— Вперед, писатель, — не оборачиваясь, ухмыльнулся начальник. — Я предупреждал, что всех пересажаю?

— Предупреждали.

— Таблички срывал? Говорил, что только за одну писанину буду оформлять на пятнадцать суток?

— Говорили…. Не помню, меня тогда, наверное, не было.

— Бы–ыл, но как заяц прятался по углам. И сейчас в штаны наклал. Почему сразу не признался?

— Зачем? Это коллега, мы с ним знакомы.

— Тоже писатель?

— Нет, но…, — я подумал, что слово «журналист» или «корреспондент» может вызвать неприятные ассоциации. В сводках новостей по телевидению чуть ли не ежемесячно сообщали об убийствах корреспондентов. Главное, даже не в горячих точках, а во вполне мирных российских городах, если после начала перестройки таковыми их можно было назвать. — Короче, работник телевидения.

— Ну да, у вас же там все повязаны: пресса, телевидение, радио, писатели, поэты, музыканты… Одна шайка–лейка.

Вытянувшись в цепочку, мы проходили мимо майонезных рядов, возле которых толпилось много людей. Никто никого не держал за рукава. Можно было вильнуть в сторону и смешаться с народом. Но, во–первых, не оставляла надежда на лучший исход, а во–вторых, работа на базаре тогда была бы невозможна. Любой мент мог прицепиться к неправильно пришитой пуговице на рубашке, не говоря уже о слежке за крупными сделками. И только когда мы втроем свернули направо, по направлению к рыночному милицейскому пункту охраны правопорядка, на лбу снова выступила холодная испарина. Я совершенно забыл о купленных вчера поздно вечером ста пятидесяти долларах, оставленных для продажи постоянному клиенту, и об орденах «Славы» третьей и второй степени. Все это я еще дома, перед отъездом на работу, небрежно засунул в один из карманов сумки. Даже при поверхностном шмоне баксы с наградами бросятся в глаза в первую очередь. И пожалел, что в удобный момент не вильнул хвостом между майонезными рядами. Выгрузился бы и, как ни в чем ни бывало, минут через десять — пятнадцать, ввалился бы прямо в кабинет к начальнику, объяснив свой побег хотя бы простым испугом. Менты любят, когда их боятся. А теперь полный набор вещественных доказательств, подлежащих уголовному преследованию. Ордена скупать запрещено ввиду вышедшего строгого указа, баксы тоже. Указы, конечно, не действовали, потому что людям нужно было на что–то жрать, да и орденов с баксами — кот наплакал. Не коллекция и не тысячи. Но долго ли раскрутить дело, начав хотя бы с той же пуговицы.

Поднявшись по высоким ступеням, мы вошли в полутемный прокуренный коридор. Слева невысокий деревянный барьерчик с дежурным за ним, справа, подальше, такие же перильца с воротцами, отделяющие задержанных. Загнав нас в угол небольшой комнатки — приемника, начальник побежал выяснять, свободен ли какой из кабинетов. Это была не его вотчина. Районное отделение находилось за Ворошиловским проспектом. Почувствовав свободу, я сразу принялся за обработку парня:

— Слушай, коллега, вот тебе твои баксы и мы расходимся как в море корабли, отвечая каждый за себя.

Он, было, протянул руку, но сразу ее отдернул.

— Этот… здоровый, уже знает, что они у тебя.

— Ну и что, скажешь, хотел продать, а потом передумал.

— Ты хочешь все свалить на меня? — испугался он.

— Почему? Я их все равно еще не купил.

— Получается, что я инициатор.

— А какая разница. Если заведет дело; мы будем фигурировать в нем одинаково.

— Нет. Я получаю зарплату в долларах.

— О-о, прогресс, — обрадовался я за коллегу. — Тогда тем более не о чем говорить. Ты чист.

— Ты просто вернешь их мне и все. Потому что они мои, и я имею право обменивать их на российские рубли, — не слушая доводов, продолжал парень. — Но при нем, так будет честнее.

— Ты как я в молодости, — брови мои нахмурились. — Доллары нужно обменивать в государственном банке, а не на базаре. Пойми, ты можешь остаться с пустыми руками, потому что баксы, не дай Бог, подошьют к делу, — я задумался. — Хорошо, тогда скажи, что отдал их мне для того, чтобы проверить, фальшивые или нет.

— Нам фальшивыми не платят, — отпарировал журналист. — И он это прекрасно знает.

— Ничего он не знает, — психанул я. — Ему надо показать, что он работает. А что трупы по городу валяются, а убийц и след простыл, да квартиры чистят под метлу, им наплевать. Зато на таких делах он орел.

— Не надо выдумывать, пусть останется как есть, — как заведенный забубнил парень. — Все обойдется.

Сплюнув, я сжал кулаки и отвернулся. Но злиться долго, тем более, образумить напарника мне не дали. Калитку отворил один из подчиненных начальника.

— Баксы при тебе? — настороженно спросил он у меня.

Я молча протянул сложенные доллары. Облегченно вздохнув, оперативник мигом извлек из портфеля листок бумаги, быстренько состряпал акт об изъятии. Подозвав кого–то из нештатных сотрудников, заставил расписаться за свидетелей и, подсунув бумагу мне, ткнул ручкой в конец акта:

— Вот здесь.

— Ничего я не буду подписывать, — угрюмо буркнул я.

— Тогда отвезем в следственный изолятор, — пообещал оперативник. — Там тебя быстро расколят.

— А если подпишусь? — поднял голову я.