Яан Кросс - Полет на месте

«Ты, наверное, уже слышал, что создается — вернее, уже создан — Центр эстонского движения Сопротивления?..»

Я действительно что–то об этом слышал. Наш выпускник Тахева на прошлой неделе в своей квартире на улице Вилмса что–то такое упоминал. Но этого было слишком мало, чтобы так прямо и заявить: да, я знаю. И в то же время тщеславие не позволило сказать: нет, не слышал. И я ответил:

«Ну, допустим, что нет…»

Эльмар продолжал: «Я говорю с тобой по поручению Центра. Но прежде всего прошу не спрашивать, кто в него входит. Потому что я не могу тебе ответить. Половина из них так или иначе тебе знакома. От имени Центра у меня к тебе вопрос: согласен ли ты взять на себя в дальнейшем кое–какие поручения? И не найдешь ли ты на тех же условиях двух людей, заслуживающих доверия? Понимаешь, они используют известный принцип тройки — два человека, за которых ты отвечаешь. Задания необходимо выполнять в интересах Третьей возможности. Третья возможность — это завтрашняя независимость Эстонии. Без немцев и без русских».

Я ответил, как мне помнится, без долгих размышлений:

«Я согласен. И по крайней мере один подходящий человек у меня есть».

Разумеется, этим одним был Улло. Его чрезвычайная добросовестность, которая уравновешивала склонность к риску, и, ну, я бы не сказал абсолютная, но все же достаточная независимость в оценках делали его в любой конспиративной работе, на мой взгляд, человеком незаменимым.

Когда через неделю у него дома на улице Эрбе я изложил суть дела, полушепотом, на всякий случай, хотя Марет, к счастью, отсутствовала, ему понадобилось на раздумье всего двенадцать секунд. Он сказал с легкой усмешкой:

«Вообще–то я уже давно жду чего–нибудь этакого. Ибо что–то ведь надо делать. Хотя я боюсь, что конец будет следующим: Линтон продаст нас Сталину».

Я спросил: «Кто такой Линтон?»

«Ах, это составное имя. Для личного пользования. Лейтенант Линкертон. Подлец, который бросил Чио–чио–сан. И от Франклина да Уинстона последние слоги. А в чем состоит первое мое задание?»

Это была организация поездки доктора Тахева в Финляндию, а точнее, в Швецию. Улло — просто связующее звено. Ибо серый мундир «yliluutnandimunder» 21, в который должен облачиться доктор, не был ведь сшит им, это была работа военных портных из Финляндии. Настоящий мундир. Вплоть до таких деталей, как знаки отличия в виде ленточек на груди кителя. Крест Маннергейма ему на грудь не прикрепили, но какие–то ленточки средней значимости он получил. И некий «vаnrikki» 22с опытом, приобретенным на острове Яанасаар, проверил его готовность перед отправлением в путь.

Доктор должен был переправляться на военно–морском корабле связи, и нужно было доставить его вместе с чемоданами в порт. Договорились, что я передам Улло ключи от докторской квартиры на улице Вилмса и он отнесет чемоданы в порт, расстояние сравнительно небольшое. Доктор доберется до порта другим путем. Они должны были там встретиться с точностью до минуты, и Улло при необходимости должен помочь «yliluutnandil» донести чемоданы до трапа. Или даже, в зависимости от ситуации, втащить их на борт. При этом бумаги, которые лежали в кармане сверхправильного мундира, были, разумеется, сверхфальшивые. На подлинных бланках — подлинные данные, даже печати и те подлинные, а вот вместе все ложное. Чтобы получить ключи доктора, Улло пришлось как–то апрельским утром часов в десять зайти ко мне в Торговый банк. Ах да, — я и Торговый банк… Мне приходилось где–то писать, что осенью 43‑го я ходил в Торговый банк к своему однокласснику Энделю Хаагу, который был банковским секретарем. В нормальные торговые времена там было три директора, а теперь, во время военной неразберихи, только один. Эндель расположился в свободном кабинете второго или третьего директора. Хозяин кабинета, очевидно, уже умер в Сибири. В марте 43‑го я случайно встретился на улице с Энделем, и он мне сказал, что собирается ехать в Тарту сдавать экзамены, однако директор, хоть и был, как и Эндель, «Виронусом» 23, оказался несносным педантом и потребовал, чтобы Эндель подыскал себе на месяц–полтора замену. Не хочу ли я его заменить? Место — почти синекура, и двести восточных марок в месяц. И я согласился, проработал весной 43‑го полтора месяца в Торговом банке. Вот туда–то и пришел Улло за ключами доктора Тахева.

Он забрал у меня ключи. И пропуск в порт. Ключи — настоящие, пропуск поддельный. Особой спешки не было, но и времени для разговора тоже не оставалось. Я посмотрел из высокого директорского окна на небо и сказал: «Ты можешь попасть под сильный дождь. Подумай, не создаст ли это тебе проблемы…»

На следующий день он мне рассказал, посмеиваясь:

До улицы Вилмса он добрался более или менее сухим. Поворот ключа, и он легко проник в квартиру доктора. Но там его ожидали у двери пять упакованных чемоданов. Все не меньше метра в длину, и остальные габариты соответствующие. Не говоря уже о весе. Он стоял перед ними в полной растерянности. Ибо, чтобы дотащить их до порта, ему нужно было сходить туда три раза и, по всей вероятности, оставить доктора караулить первые два, пока он принесет еще два и потом еще один… И тут полил дождь. Не просто ливень, который может через пять минут кончиться, но проливной, хлынувший из темно–синей тучи, затянувшей небо до самого горизонта, и зарядивший на час, никак не меньше. А в его распоряжении оставалось всего пятнадцать минут.

Так что он подхватил два чемодана — третий удержать под мышкой не удалось, — запер дверь, вышел под аккомпанемент дождя на улицу, встал под жестяной козырек парадной, поставил на сухую ступеньку чемоданы, поплевал на ладони, набрал в легкие воздуха, чтобы двинуться в путь, и хотел было поднять чемоданы — как вдруг заметил извозчика, двигавшегося в сторону порта, верх у дрожек поднят. Что–нибудь более подходящее трудно было себе представить. Настоящий deus ex machina 24. Или, вернее, лишь сама machina.

Я сказал: «Тот, кому так чертовски везет, просто создан для подобных заданий…»

Улло продолжил: «Я сунул извозчику в лапу двадцать марок. И если учесть, что вчера мы оценили грамм золота в две марки и 78 пенни, то это была королевская плата и в то же время на фоне реальных цен не столь уж безумна».

Одним словом, Улло забил чемоданами сиденье и изножие дрожек, а сверху взгромоздился сам. О том, не возбудит ли это в ком–нибудь подозрений, думать ему было уже недосуг. И через семь или восемь минут он очутился на месте: ворота с колючей проволокой и возле них в черно–красно–белую полоску сторожевая будка. Забор и будка, известное дело, наследие русских, только что цвета другие.

Из окна будки высунул нос, скорее всего, нижний офицерский чин в черном морском немецком мундире, и Улло с надлежащей уверенностью сунул ему под нос поддельный пропуск. При этом пояснил с умеренной живостью: