Александр Тарнорудер - Vertigo

— Ну, может есть там кто живой?

— Да, как же, сезон еще не начался, — Стэн выпрямила самолет только для того, чтобы заложить очередной головокружительный вираж, — держитесь крепче, будем садиться на ледник.

До начала туристского сезона оставались еще недели две. Короткую взлетную полосу уже утрамбовали, а может, проложили заново, но снег, вернее, затвердевший на солнце наст выше по склону был девственно чист — ни единой тропинки, ни цепочки следов.

— Воистину белое безмолвие, — подумал Дан, когда стих звук самолета Барсучего Носа, исчезнувшего за изгибом ледника.

Им овладело странное ощущение, пожалуй, впервые в жизни — чувство полного одиночества. Не просто одиночества, но одиночества в МИРЕ, булавки во вселенной. Начала действовать магия расстояния и необъятность пространства, те самые, неизменно обозначаемые белым на картах ничтожные доли человека на квадратный километр, привычные лишь коренным жителям Крайнего Севера. Даже в Антарктике, куда он завербовался на целый год, не было этого странного чувства, возможно, из–за жизнерадостной компании беспорядочно спаривавшихся австралийцев.

— Привет, пап, — Дан достал спутниковый телефон, — как дела?

— Ты откуда?

— Угадай.

— Один?

— Абсолютно.

— Сдаюсь, Данила, рассказывай.

— Сижу на леднике на Аляске на три кило.

— Совсем один?

— Ну да, надо подняться немного, на четыре–триста.

— А какого черта один?

— Задание такое, — Дан не хотел вдаваться в подробности, поскольку был уверен, что его слушают.

— Что ж, тогда ни пуха… если задание.

Дан почувствовал в его голосе недовольные нотки.

Он планировал подняться на три–семьсот–пятьдесят, где приметил небольшой перевал под горой Бона — подходящее ровное место для заброски, и до темноты спуститься обратно к взлетной полосе, чтобы заночевать. На следующий день он поднимется к «метеостанции» с основным комплектом, а если понадобится запасное оборудование, то спустится на перевал за заброской.

Он стремился держаться южной стороны ледника, где похолоднее, и солнце не топит снег, подальше от следов сошедших лавин. Слегка припорошенный свежим слоем легкого снега наст держал, ноги не проваливались, и он мог идти достаточно быстро, а главное, не тратить много сил на преодоление раскисшего на солнце месива. Но свежий снег мог скрывать под собой любую опасность, а главное — трещины в леднике. Прежде чем впрягаться в поклажу, Дан решил сделать дополнительную связку и подстраховать ее снежным якорем, реагирующим на сильный рывок. Главное — не упасть вниз и не застрять, а на двух ледорубах он выберется из любой трещины.

Пологий подъем был несложен и доступен даже чайнику. Он вспомнил, как детстве долго допытывался у отца, почему новичков прозвали именно «чайниками», но в действительности его заботило, чтобы к данной категории не причислили его самого. Чтобы отделаться от Данилы, отцу пришлось выдумать историю про туристов, ушедших в поход с огромным притороченным к рюкзаку закопченным чайником вместо всеми уважаемого котелка. Оный чайник издавал при каждом шаге громкий звон, как колокольчик у пасущейся в альпийских лугах коровы, издали извещая о подходе незадачливых туристов. Даже дома в Москве Данила еще долгое время вздрагивал, когда мать кричала из комнаты: «Мужики, поставьте кто–нибудь чайник!» Отец при этом коварно кивал Даниле: «Давай–давай, твоя очередь.» Очередь почти всегда была Данилина, и, чтобы лишний раз не будоражить тему чайников, он покорно отрывался от своих занятий и, стараясь не греметь посудой, как те самые туристы, осторожно ставил на плиту чайник со свистком.

Неторопливый подъем напомнил ему его первый серьезный поход по снегу в горах северного Урала, куда его отец взял контрабандой, вписав под чужим именем в маршрутную книжку… Дан поскользнулся, но с детства отточенный навык сработал: извернувшись не хуже кошки, он упал на живот, с силой вокнув перед собой ледоруб. Отряхнувшись от снега, он с удовлетворением убедился, что непонадобившийся на этот раз снежный якорь сработал и «зарубился» в наст. «Размечтался… вместо того, чтобы под ноги смотреть» проворчал он сам на себя.

На перевал он зашел всего за два с половиной часа, проделав около пяти километров по прямой, и почти не устал. Дан отметил, что за все время не бросил в рот ни одного куска шоколада. Он посмотрел вниз на черную точку сарая при взлетной полосе, где оставил половину поклажи, — единственный ориентир, казавшийся отсюда таким близким. Потом он повернулся к северу, где за краем плато все еще скрывалась вершина Черчилля. Назавтра ему предстояло сделать траверс на север по юго–восточному склону, который начинает плавиться с восходом солнца.

Он выбрал место на северной стороне площадки, где, как ему показалось, было поменьше наносов, закрепил груз глубокими снежными крючьями и воткнул шест с флажком на случай непредвиденного снегопада; он мог не опасаться случайного зверя, поскольку все съестное осталось внизу. Погода была как на заказ, стих даже обычный в этих местах сильный западный ветер. А вот юго–восточный склон ему не понравился — уж больно много лежало на нем разной величины скатившихся с верху комков снега, каждый из которых при подходящих обстоятельствах мог вызвать лавину. «Ну–ка, поторопись, мистер турист, солнце еще высоко, успеешь сгонять вниз–вверх, а ночевать тебе лучше на перевале, чтобы по холодку, как только начнет светать, проскочить опасный юго–восточный склон». С этими обращенными к самому себе словами Дан почти что вприпрыжку пустился обратно вниз.

Второй раз подниматься было тяжелее, и он время от времени бросал в рот кусочки горького шоколада. Солнце скрылось за перевалом, но он успел зайти на него до темноты, которую быстро разогнала взошедшая над ледником Клутлан луна. Вскоре похолодало, и Дану, решившему максимально экономить все ресурсы, отчаянно захотелось чаю. Это означало потратить так необходимые для обогрева граммы топлива, но он не смог отказать себе в удовольствии достать старую пол–литровую кружку, подаренную отцом на седьмой день рождения, и плотно набить ее девственной чистоты снегом. Кружка была его талисманом — она побывала с ним на всех материках, и он собирался непременно взять ее с собой в экспедицию, как залог возвращения на Землю, как некую охранную грамоту. Темно–зеленая эмаль сильно пострадала и оббилась, покрывшись многочисленными черными пятнами, но Дан из суеверия продолжал таскать кружку с собой.

Луна залила неправдоподобно ярким желтым светом ледник внизу, преобразив пейзаж из земного в лунный, на котором, как на компьютерной картинке Гугла, выделялись причудливыми формами и всеми оттенками желтого складки поверхности да темнели пробивающиеся из–под снега скалы. Гревший ладони горячей кружкой Дан не удержался, сфотографировал переливы лежащего внизу ледника и послал картинку отцу. «Завидую» — получил он одно слово в ответ.