Владимир Пронский - Стяжатели

В квартире Лада сразу позвонила Вере Павловне. Ничего не объясняя, лишь поздоровавшись, сразу спросила о Николае, имея в виду его трудоустройство:

— Какие у нас новости?

Лада почувствовала, что тетя от ее резкого вопроса чуть не поперхнулась, но виду не подала и ответила вопросом на вопрос, будто знала об их визите в Сбербанк:

— А у вас какие?

— Ничего особенного. В квартире маемся. Вы хоть что- то узнали?

— Узнала, как не узнать. И вот какая картина нарисовы- вается. Оказывается, сейчас, когда вовсю бушует кризис, необычайно трудно устроиться, тем более иногороднему. Понимаешь, к чему я клоню? Ведь Николаю нужна регистрация, чтобы не считаться таковым. А стоит ли возиться с регистрацией, если после свадьбы его так и так надо будет регистрировать на основании уже совсем других документов, более комфортных. То есть, делать двойную работу. Так что мой тебе совет: займитесь этим в первую очередь. Завтра же подайте заявление.

Поговорив с тетушкой, Лада нашла заветный список и поменяла местами третий и четвертый пункт, поставив на первое место пункт о женитьбе, и сказала сама себе вслух: «Пусть будет так!»

Подав заявление на вступление в брак, они еще несколько дней пребывали в праздности, постаравшись забыть последние переживания. А потом отправились по магазинам. Начали с покупки компьютера, потом присмотрели кое–что из одежды и обуви для повседневной жизни, а потом самое главное: свадебное платье Ладе и костюм Николаю. Когда вернулись домой с покупками, Лада сразу переоделась, долго вертелась перед зеркалом, и в конце дефиле радостно вздохнула:

— Теперь можно приглашать Ольгу Сергеевну на свадьбу!

— Вот поедем в Княжск — пригласишь!

Когда выезжали из Москвы, Лада позвонила матери, чтобы предупредить, что они едут в Княжск, и попросить, чтобы она была дома, так как есть серьезный разговор. Но телефон никто не взял. Через полчаса повторила попытку — та же история.

— Ольга Сергеевна куда–то подевалась! — пожаловалась Лада сидящему за рулем Николаю, а тот лишь ухмыльнулся:

— Куда она может деться?! Наверное, в магазин отправилась, а телефон дома забыла.

Когда же Лада и с третьего раза не дозвонилась, позвонив на домашний номер, то забеспокоилась по–настоящему, и нашла номер подруги. Та ответила сразу, и хотя бы это порадовало.

— Это я, Натусь! — сообщила Лада.

— Да уж вижу! Ты где?

— Еду в Княжск. Звоню домой, а маман трубку не берет. Я уж беспокоиться начала.

— Зря. Она на работе.

— Как «на работе»?!

— А ты разве не знаешь?! Она в школу вернулась. Я недавно встретилась с ней на улице. Очень довольна. А то, говорит, от тоски дома не знала куда деться! А теперь веселая, как девчонка порхает. Да и есть от чего.

Лада почувствовала, что подруга что–то не договаривает, и сразу изменила тональность.

— От чего именно? — спросила Лада, приглушив голос и посмотрев на Николая.

— Приедешь — сама узнаешь.

— Или сейчас говоришь, или ты мне не подруга!

— Ой–ой, — раздалось в трубке, — ничего не слышно. Перезвони.

Лада перезвонила, но теперь и телефон Натальи не отвечал.

— Чего там у них? — спросил Николай.

— Сплошной заговор. Ольга Сергеевна на работу утроилась. Опять в школе преподает!

— Молодец, чего дома киснуть!

Лада никак не отозвалась, задумалась, вспомнив непонятное поведение подруги. Мыслей мелькало множество, но никакая конкретная так и не обозначилась. В полном неведении, оставив машину на стоянке, они вошли в подъезд, и Лада на всякий случай позвонила в дверь. Никто не отозвался. Тогда она достала ключи и, открыв дверь, первое, что почувствовала — это изменившийся запах в квартире: он показался более ароматным, чем был, привлекательным, словно повеяло духами из пробника, хотя был легким, почти не осязаемым. И еще бросилась в глаза красная спортивная куртка и стоящие отдельно от горки с обувью замшевые мужские ботинки. От присутствия столь неожиданных вещей Лада даже растерялась, толкнула Николая и молча указала глазами на ботинки. Потом заглянула в комнату и, увидев на диване гитару, которой никогда прежде не было в их доме, настороженно спросила:

— Кто здесь?!

Когда никто не отозвался, Лада осмелела, начала раздеваться, удивленно хмыкнув:

— Что–то новенькое нарисовалось.

Лада вновь взялась за телефон. На это раз удачно — услышала голос Ольги Сергеевны, которая сразу же, как показалось Ладе, излишне поспешно спросила:

— Ты где?

— Дома я, дома — в Княжске! А вот ты где пропадаешь?

— Через десять минут буду..

Ольга Сергеевна действительно появилась быстро. Когда Лада открыла дверь, то увидела на лице матери испуг. Сняв дубленку, она повесила ее поверх красной куртки и, заметив, что дочь раскусила наивную хитрость, неожиданно покраснела, но сразу же заставила себя собраться, сделаться серьезной, даже решительной:

— Я сейчас всё объясню. Вы обедали?

— Не успели, недавно приехали.

— Вот и хорошо. Вместе пообедаем.

Хотя Ольга Сергеевна всегда наставляла, говоря, что за столом болтать не дозволяется, сейчас заговорила первой, задавая вопрос за вопросом: и как устроились, и как у Николая с работой? Лада понимала, что мать оттягивает конкретный разговор, не хочет, чтобы он завязался при Николае, и, невольно соблюдая женскую солидарность, поддерживала беседу, не говоря о векселях и предстоящей свадьбе, а главное — о чужой мужской одежде. Понял это и Шишкин. Быстро пообедав, он взял бокал с чаем и ушел смотреть биатлон. И как только вышел из кухни, Лада сразу вперилась глазами в Ольгу Сергеевну:

— Ну и кто это у нас появился?!

— Валентин Адамович. Ты его знаешь.

— Что–то не припомню никаких Валентинов!

Ольга Сергеевна замялась, как красна девица, потупила глаза:

— Преподаватель физвоспитания в нашей школе, — сказала она так стеснительно, что Лада, догадавшись, о ком говорит мать, даже рассмеялась:

— Это Хмырь, что ли?!

— Он самый.

— С какого перепугу он к тебе жить перебрался?! — Лада усмехнулась.

— Представь себе, я его сама пригласила! — Ольга Сергеевна неожиданно распрямила плечи. — Не хочу жить затворницей, и не тебе меня осуждать!

— Это, конечно, твое дело, но ведь мы папу недавно похоронили! А где же нравственные нормы, которые ты наверняка прививаешь своим ученикам?! В прежние времена вдова год не смела смотреть на мужчин, а ныне даже сорокового дня не ждут! Неужели тебе это непонятно, неужели тебе хочется быть объектом пересудов, мама?!

— А почему не называешь меня Ольгой Сергеевной? Почему вдруг вспомнила, что я твоя мама? Что, или задело за живое то, что я проявила самостоятельность и перестала быть послушной овечкой, какую вы с отцом делали из меня в последние годы? И сделали, и бросили! Мне даже поговорить не с кем: отца не стало, ты уехала, Нистратов в свою Сибирь умчался! Что молчишь? Если уж начала разговор, то давай–ка его закончим!