Сергей Кузичкин - Наташа и менестрель

— Андрюш, что хорошего кажут? — крикнула из ванной Наталья. — Скоро эстрадный концерт начнется?

— Уже начался, — ответил Андрей, — Валя Толкунова первой поет.

Наташа вышла из ванной комнаты, вытирая о фартук мокрые руки, подошла к нему и поцеловала в щеку. Ей нравилось, когда Андрей запросто называл артистов по именам: Ира Муравьёва, Лёва Лещенко, Саша Збруев… Словно он был лично знаком с каждым из них и состоял с ними в приятельских отношениях. Наташа присела рядом с Андреем, обняла его за шею, прижалась лбом к его щеке.

В комнату вбежала взволнованная Настя.

— Дядя Андрюша, надевай скорее брюки, — крикнула она, — тетя Люба идет.

Она сняла висевшие на спинке стула брюки и свитер и передала их Андрею.

— Быстрее! Быстрее! — подпрыгивала Настя и хлопала при этом в ладоши.

Наташа пошла к входной двери, а Андрей, засуетившись, стал одеваться.

Тетя Люба оказалась живой и не лишенной привлекательности женщиной, на два года помладше Натальи и совсем не похожей на нее. Познакомились. Потом пили чай с малиновым вареньем, которое привезла Люба. Сестры говорили о родственниках, о брате, к которому нужно было вскоре кому–то из них ехать. Улучив момент, когда Наталья вышла, Люба прямо спросила Андрея:

— У вас это серьезно?

— Надеюсь, — ответил он.

— Не обижай ее, ладно? — попросила Люба. — Она у нас невезучая.

Андрей кивнул.

Прощаясь, Люба пригласила их в гости на ноябрьские праздники. Наталья сказала, что они постараются приехать.

Как оказалось, в этот день Натальина сестра была первой, но не последней гостьей. Часам к четырем пришел двоюродный брат Наташи Сашка с женой Валентиной. Снова знакомились, снова пили чай с малиновым вареньем, ели домашнюю колбасу. Валентина с нескрываемым любопытством рассматривала нового человека, а потом попросила, даже стала умолять, чтобы Андрей спел. Он взял гитару и наиграл мелодию из кинофильма «Земля Санникова»:

Призрачно все в этом мире бушующем.

Есть только миг, за него и держись…

Андрей еще ни разу в жизни не видел, чтобы так слушали кого–то, как слушала его Валентина. Она пропускала каждое его слово, каждый звук через себя, непроизвольно перемещаясь к нему ближе и ближе, отчего Андрею становилось не по себе. Однако он допел песню до конца и пододвинул табурет, на котором сидел, к Наталье.

— А ты понравился Валентине, — сказала Наталья, проводив гостей.

— Неужели? А я что–то не заметил.

— Не лукавь. Этого нельзя было не заметить. Наверняка Сашка ей сейчас предупреждение делает по этому поводу.

— Слушай, ну я тут явно ни при чем! Я не подавал никакого повода… — начал было Андрей.

— Не оправдывайся! — перебила его Наталья, и он почувствовал, что ее голос срывается. — Скажи лучше честно: ты будешь мне изменять?

— Ты что, Наташа? О чем ты говоришь…

— Да все вы… — На глазах у Наташи выступили слезы, она махнула рукой и, забежав в спальню, закрыла дверь на защелку.

Андрей попытался достучаться, звал ее по имени, но она не отзывалась. Он прошел в зал, сел на диван. Вот и первая кошка между ними пробежала. То ли еще будет в этом доме…

Через полчаса Наташа вышла из комнаты, глаза ее немного припухли от слез.

— Прости меня, ладно? — сказала она, усаживаясь рядом с ним. — И почему они влюбляются в тебя? И соседка, и Валентина, и…

— Да никто не влюбляется. Выдумываешь ты все. Сама придумываешь, вот тебе и кажется.

Андрей обнял ее и поцеловал вначале в щеку, а затем в губы. Наталья взяла его за голову обеими руками, крепко сжала и горячо поцеловала.

— Я тебя никому не отдам! Понял?! — сказала она с железной уверенностью в голосе. И повторила: — Не отдам. Ты понял?..

Андрей, отвечая ей на поцелуй, кивнул головой.

В понедельник утром Петрович вызвал Андрея к себе.

— Слушай, — сказал он, — мне нет разницы, есть у тебя трудовая книжка или нет, но зава нашего военкомат затормошил, требуют, чтобы ты встал на воинский учет, еще и штрафом пугают. Поэтому получи у кассира получку, я тебе дам недельку, а ты смотайся за документами. Годится?

— Годится, — согласился Андрей.

— Недели хватит обернуться?

— Хватит.

«Видимо, последнее денежное довольствие», — думал Андрей, получая месячную зарплату и пожимая на прощание руку директору ДК.

— Пока ты катаешься, — говорил Степан Петрович, — я у директора совхоза аппаратуру выбью. Приедешь — и начинай играть на танцах. Уборочная страда закончилась, молодежи вечерами делать нечего — пойдут в ДК.

Андрей кивнул и пошел готовиться к поездке. Он чувствовал, что настало время ехать домой. Нет, он не собирался заявляться с повинной. Пока, во всяком случае. Андрей надеялся, что у матери сохранился военный билет, который почему–то не потребовал следователь, ведший его дело. Тот забрал паспорт, спросил о билете, но не забрал воинский документ. Главное, считал Андрей, приехать в родной город ночным поездом, прийти домой незаметно, не встретив знакомых, а под утро сесть на проходящий поезд и вернуться назад.

Первым утренним автобусом он отправился в краевой центр. Наташа проводила его до автостанции, прощаясь, крепко поцеловала.

В родной город, как и рассчитывал, он приехал около полуночи. Темной холодной октябрьской ночью добирался до родного дома через весь город. Не без волнения постучал в двери квартиры.

— Кто? — услышал он испуганный и уставший голос матери.

— Я, мама, Андрей…

— Андрюша!.. — едва открыв дверь, мать бросилась на грудь сына. — Что же ты наделал? Зачем? Участковый говорил, что тебя бы через месяц–два совсем отпустили, а теперь еще два года сидеть придется! Ой, сынок, сынок…

Военного билета дома не оказалось. Мать отдала его участковому, когда тот спросил, есть ли дома документы Андрея.

— Ой, Андрюша, Андрюша, два раза приходили, дома тебя искали, под кровать заглядывали. Потом меня в милицию вызывали, спрашивали, куда поехать мог. Я назвала адрес тети Маши, а больше и не знаю… Сдайся, Андрюша, все равно ведь поймают. Милиция везде найдет.

Андрей не стал есть ночной ужин — гороховый суп и котлеты. Попил лишь чаю с малиной, несколько котлет завернул с собой. Мать отварила ему в дорогу с десяток яиц, положила банку тушенки, сахару, пачку чаю. В шкафу он нашел старый овечий полушубок, взял с собой зимнюю шапку, перчатки, шарф. Прощаясь, поцеловал мать в лоб и только тут заметил, как она постарела: волосы покрылись сединой, лицо — морщинами.

— Куда теперь, сынок? — заплакала у двери мать.

— Далеко, мама. Не плачь, как–нибудь переживем.

— Работаешь ли где? Может, денег надо, я пенсию вчера получила.

— Не надо, мама, спасибо. У меня есть, на дорогу хватит, а там заработаю.