Сергей Гаврилов - Доспехи

— шанти–шанти, отважный рыцарь. ты не дорассказал мне свою историю.

— как насчет старого доброго обола, харон?

паромщик снисходительно улыбнулся.

— я рад, что ты в хорошем настроении. пойдем–ка.

взяв дон кихота под руку, он отвел его на несколько метров вглубь берега, к большому, расколотому надвое, валуну.

— посиди пока здесь. я поищу что–нибудь остановить кровь.

— пустое. пока ты будешь искать, она сама остановится. и потом, как сказал один универсальный реципиент, blood is life. глупо упускать редкую возможность почувствовать себя живым.

— редкую, говоришь?

дон кихот, кряхтя, опустился на песок, стащил со спины рюкзак и прислонился к камню.

— я говорил, что в этой одежде ты похож на офисную крысу, нечаянно продавшую вместе с рекламными площадями остатки разума и возомнившую себя садху?

— говорил. только в прошлый раз вместо рекламных площадей были торговые. а до этого — выставочные.

— видимо, мне нравится слово. и что ты ответил? что не готов выслушивать критику от невротика, произведенного в рыцари шлюхами и вахлаками?

— примерно.

— ты присаживайся.

паромщик уселся рядом с дон кихотом. тот раскрыл рюкзак и вытащил из него, один за другим, четыре книжных тома.

— ты жаловался, что тебе нечего читать.

— все закончилось, факт. что тут у тебя? буковски, тед хьюз… елин пелин?

— это тебе для расширения кругозора.

— митч каллин, «страна приливов». а это что?

— так. рагу из белого кролика.

— спасибо, амиго. к следующему разу все прочту. обещаю.

— следующего раза не будет.

— это от одного тебя зависит.

паромщик достал из бокового кармана пиджака каменную трубку, по всей длине которой было крупными буквами выбито «the charas dragon».

— что там вообще происходит–то?

дон кихот передал ему сигареты.

— кризис.

— опять? чего на этот раз?

— всего.

— что такое? солнце больше не восходит? звезды погасли? океан засох?

— хуже. деньги закончились. их вдруг сделалось так много, что не стало вовсе.

— вот как?

— тебе, наверное, будет странно услышать это от меня, но похоже, у них там серьезный конфликт реального и воображаемого.

паромщик покачал головой и принялся высыпать табак в ладонь.

— что было после того, как ты атаковал телебашню?

— тюрьма.

— надолго?

— нет. через месяц я перебрался в дурдом.

— а там?

— а там меня вылечили.

— бом, шанкар.

сделав две глубокие затяжки подряд, паромщик протянул чиллум дон кихоту.

— держи.

— спасибо, не надо. i am the drug. шутка. давай сюда.

● Apr. 21st, 2009 at 4:58 AM

— в сущности, там было немало достойных сеньоров. как минимум, интересных.

— ты про больницу?

— едва ли это можно назвать больницей. по крайней мере, ту ее часть, в которой меня держали — судебно–психиатрическое отделение.

физическая боль не исчезла совсем, но теперь на нее можно было не отвлекаться. видимо, сказывался эффект каменного дракона.

дон кихот попытался определить, сколько времени прошло с начала их разговора, но, как и в предыдущие разы, ему это не удалось. пространственно–временные реалии этого места загнали бы в тупик самого эдварда уиттена.

небо теперь буквально дышало оттенками синего. пару широких огненных траншей, прорытых в нем у самого горизонта, можно было счесть за работу закатывающегося солнца, только ни сейчас, ни раньше солнца он здесь не видел. в ответ на его расспросы паромщик справедливо заметил, что если ты чего–то не видишь, это еще не значит, что этого нет, а привычный источник света вовсе не означает единственный. в следующий свой приезд он заметил на небе целых две луны, и его интерес к природе местных аномалий стал формальным. в конце концов, какой из этого всего можно было сделать вывод? да никакого.

— был там один пластический хирург. когда его пациентки отходили от наркоза, их обязательно подстерегал сюрприз. он мог пришить им лишнюю грудь, натянуть кожу на лице так, что глаза переставали закрываться, нафаршировать задницу силиконом вместо того, чтобы откачать из нее жир — словом, фантазии парню было не занимать. его долго не могли поймать, он, что называется, гастролировал. каждый раз он подолгу отговаривал будущую жертву от операции, но всегда безуспешно. и когда его внутренний будда, проповедующий о невозможности избавления от старения ввиду невозможности самого старения, терпел неудачу, его внутренняя немесида бралась за скальпель.

— жуть какая.

— еще помню бывшего писателя, прославившегося бестселлером «судьба своего хозяина», очередным ералашем из откровений о том, как наладить жизнь. большой успех книги сподвиг его на написание сиквела с не менее интригующим названием — «счастье своего кузнеца». после этого он получил возможность расслабиться до конца своих дней — вырученных денег легко хватило бы на пару–тройку столетий — но не тут–то было. судьба решила, что ее хозяин должен прославиться снова, на этот раз по–настоящему. выйдя победителем из пятилетнего алкогольно–кокаинового побоища, он увлекся разнообразными духовными практиками. долгие размышления о том, почему человеческий мир, несмотря на две его книги, продолжает напоминать деревенский нужник, привели его к выводу, что основным источником общественного страдания была и остается ложь, а главным ее оплотом в условиях современности является рекламная индустрия. с ним было трудно спорить. я не смог выдумать и одного, хотя бы условного, аргумента в пользу рекламы. при всей своей вредоносности, это явление изначально лишено какой бы то ни было полезности. когда у писателя не осталось в этом никаких сомнений, он взялся за дело. в течение недели он похитил директоров четырех крупнейших рекламных агентств и заперся с ними в подвале своего загородного дома. к тому времени он уже осознал, что сам является производителем чудовищной лжи, пусть даже и раскаявшимся, и запланировал искупительное самосожжение. полиция вломилась в подвал в самый разгар расправы над заложниками. он успел обезглавить двоих алюминиевой ложкой, оставшихся двоих они спасли. если отбросить самосожжение, получается пятидесятипроцентный результат с обеих сторон. и это то, что буквально сводило его с ума в сумасшедшем доме. при заведомой нацеленности на бескомпромиссный джихад, он оказался соавтором математически выверенного компромисса.

паромщик зачерпнул горсть песка, сжал ладонь в кулак и вытянул руку перед собой. ровная струйка, как в песочных часах, устремилась к земле.

— безумцев, наделяющих себя правом творить очистительное разрушение, хватает во все времена. почему–то они никогда не помнят главного — шива терпеть не может, когда у него вырывают трезубец.