ПИТИГРИЛЛИ - КОКАИН

А я думаю, что Он сделал это не для того, чтобы дать ему жизнь, а чтобы вложить ему в рот искусно подобранные бациллы. И на самом деле: Адам жил только 930 лет, тогда как мог жить гораздо дольше.

Начало, сделанное Богом, было великолепно. Создал звезды с громадными орбитами, солнце с вечным светом, безчисленное количество растений и животных. Он нисколько не думал о расходах. А для того, чтобы создать женщину, поскупился и вынул ребро у Адама.

Какой юморист этот земной Отец!

Он знал по опыту, что, когда написано «воспре-

____________________

* Манипулятор, фокусник ( Д.Т .)

щается курить» – чувствуется непреодолимое желание закурить папиросу.

Чувствуя угрызения совести из-за излишне отпущенных даров Адаму и его супруге, Он решил, оставаясь в стороне, лишить их этого и прибегнул к змею, внушив ему тонкую штуку с яблоком, которая всем нам хорошо известна.

Змей был заодно с Богом.

Все было обдумано.

Результатом всего этого было то, что глаза Адама и Евы увидели, что они нагие; вследствие этого они совместными трудами сшили себе по мерке одежду из фиговых листьев. Но как они могли понять, что они наги, когда никогда не видели себя одетыми?

На следующее утро Господь пошел навестить Адама, который, как и следует кавалеру, свалил вину на жену.

Разгневанный Бог заставил Еву дорого заплатить за яблоко и придумал тошноту во время беременности и страшные родовые муки. Женщины, у которых матка отличается ретрофлексивностью, знают, кого они должны блогодарить, ибо Бог сказал: в страданиях будешь рожать; земля породит шипы; в поте лица твоего и твоего хлебопека будешь есть хлеб свой и дорого заплатишь за него, так как обмен с Америкой ужасен.

Затем Он изгнал их из Эдема, на пороге которого поставил пикет из полицейских с огненными шпагами и дал им имя херувимов. В общем супружество Адама и Евы было несчастным, как и все комбинированные супружества.

Но что меня больше всего возмущает, так это то, что Он прикидывается невинным. Сам же придумывает самые сложные комбинации, а потом идет к Адаму и наивно спрашивает:

– Что ты сделал с яблоком?

Идет к Канну и спрашивает:

– Что ты сделал со своим братом?

Если бы я был на месте Каина, то тиснул бы Ему хорошенько.

В глаз Бога, Который все видит… и слышит. Пожалуй, слышит и мои ругательства. И способен поразить меня.

Однако, как холодно ногам!

И все-таки, если бы я должен был умереть сейчас, то, пожалуй, был бы доволен. Убить себя – нет. Но сладко умереть – да. Уйти из жизни так же, как выходишь из бани. Какая прекрасиая вещь умереть! Счастливы только трупы, которые уже разлагаются; чем дальше пошло разложение, тем больше счастье. Если же я не должен умереть, то желал бы, по крайней мере, остаться здесь неподвижно, как минерал, без желаний, без инициативы, без сопротивлений; пусть все движется вокруг меня, как хочет и знает; пусть все рушится и не пошевелить ни одним пальцем; поступать так, как когда-то поступали честные женщины, которые старились, дурнели, опускались и не применяли ни пудры, ни белил. Однако, какой странный эффект производит на меня кокаин! Холод в ногах, фейерверк в мозгу, водопад глупостей, сердце работает, как швейная машина, и ясное подчинение идее неподвижности. Мне хотелось бы оставаться в кровати два, три дня, пока не придет лакей и не постучит в дверь; потом пришел бы хозяин; затем поли-ция; я никому не стал бы отвечать, пусть встряхивают меня, уносят вон, как хотят, куда хотят… что за странный эффект производит на меня кокаин, коко, чудодейственный коко!…

Сердце продолжало усиленно биться; и вследствие этого дрожало все тело: вздрагивало, трепетало, подергивалось, как автомобиль, стоящий на месте с заведенным мотором.

Но вот возбуждающее действие зелья начинало ослабевать. Тито стал приходить в себя. И уснул…

Проснулся, когда солнце стояло уже высоко. Но Тито не заметил этого, потому что в Париже солнце стоит всегда очень высоко: так высоко, что его никогда не видно.

В десять ему надо было быть в редакции. Директор, уставив на него свои усы укротителя, сказал ему: явитесь ко мне.

– Значит, надо явиться ему со свежим лицом.

Стоя перед зеркалом с намыленным лицом, Тито думал:

– Что за скучная вещь эта жизнь! Н как она безполезна! Каждое утро вставать, надевать ботинки, бриться, говорить с посторонними людьми, смотреть на стрелки часов, которые постоянно возвращаются на то место, где они тысячу разь уже были. Есть. Есть куски трупов; есть умершие фрукты; даже хуже – разлагающиеся; срывать такие красивые фрукты для того, чтобы пропускать их через наш организм. Глотать мертвечину, пока сами не станем мертвецами. Создавать, а затем разрушать созданное для того, чтобы на его месте воздвигать нечто новое. Все в жизни условно и не имеет особенной ценности. Кто осмеивал супружество, когда устал наконец от своей свободы и приключений, кончит тем, что будет завидовать тем, которые маются с женой и детьми. Думаю, что великие артистки завидуют тем женам, которые гнут свою спину над стиркой белья и домашней работой, а великие политические деятели, которые «пишут историю», сожалеют

о том, что не стали сельскями учителями или начальниками станции.

«Посредственность лучше всего. Прекрасно себя чувствует какой-нибудь бухгалтер или прокурист, который бреется через день, ездит во втором классе, мечтает о чистилище, довольствуется приданым в пятьдесят тысяч, живет в третьем этаже и носит манжеты с серебряными позолочеными запонками.

«Да будет прославлена посредственность!

«Тогдв зачем же я иду, чтобы получить в редакции место с тайной надеждой выйти в люди? Какое там! В сущности говоря, я ни на что не надеюсь. У меня нет идеалов. Однако у меня слишком жесткий волос, и эта бритва не берет. Довольно. Я и так содрал себе кожу. Надеюсь, директор не будет ни обнимать, ни целовать меня. Я буду только служащим, самым покорным служащим. Я не хочу быть идолом толпы. Толпа любит тех, кто ее забавляет и кто служит ей. Но для того, чтобы развлекать ее, нужно и любить ее. Я же не люблю никого, а тем более толпу, потому что она все равно, что женщины: изменяют тем, кто их любит.

Тито нагнулся над умывальником и освежил лицо. Холодная вода освежила его мысли.

– Что за ужасный пессимизм сидит во мне! Дурак и лгун. Я хочу выйти в люди. И выйду.

Быстро сошел по лестнице и послал «боя», одетого в красное, точно акробат, за такси.

Директор «Текущого момента» был занят фехтованием с театральным критиком. Через три четверти часа он должен был спуститься в кабинет.

Тито Арнауди снял тем временем пальто и положил свою шляпу. Это первый признак того, что человек стал хозяином учреждения.