Исмаил Шихлы - Антология современной азербайджанской литературы. Проза

— Давай бороться.

Рашид согласился.

— Дай только и я засучу рукава.

Фашист уперся руками в бока. Рашид проворно закатал рукава гимнастерки. Они яростно схватились. Боролись долго. Фашист не хотел давать Рашиду отдышаться, был худой, но выносливый. Лошадь пощипывала траву, а уздечка по-прежнему была на руке Мухаммед-киши. Он бормотал во сне:

— Дай подножку, подножку дай. Он гнилой внутри.

Те схватились снова. Вдруг откуда ни возьмись появился баран с колокольчиком на шее. Нацелившись рогами, он хотел боднуть фашиста, тот живо отскочил и, выскользнув из рук Рашида, убежал… Баран прогнал его. Рашид, подняв руки к небу, рассмеялся… Мухаммед-киши проснулся. Стало холодно. Он встал на ноги и увидел, что лошадь неспокойна, бьет копытами, навострила уши.

— Никак волка почуяла, Гашга.

Взяв двустволку, он пальнул разок в воздух, потом сел на лошадь и поехал. Стало светать. Из-за горы вставала луна. Быть может, после сна Мухаммеда-киши она хотела вернуться в эти края… Среди виноградников, рядом с навесом, горел костер. У костра, протянув руки к огню, сидел мужчина. Отблески пламени бегали по его лицу и одежде. На столбе, подпиравшем навес, висели ружье, переметная сумка, рядом со столбом в землю был наполовину закопан большой глиняный кувшин. Мухаммед-киши привязал лошадь к столбу.

— Адыгезал, это что еще за костер?

— Продрог я совсем, Мухаммед.

— А ну, погаси сейчас же.

— Почему?

— Немецкий аэроплан увидит, бомбу сбросит.

— Делать немцу нечего, как искать больного Адыгезала.

— Не варит, я смотрю, у тебя башка-то. Ты мозгами пораскинь маленько: чего ради врагу переть-то оттуда? А за нефтью бакинской, за солью нахичеванской? И выпить они ой не дураки. Вот и тянутся к соку нашего винограда — а то, как же ты думал?

Мухаммед-киши взял заступ и стал засыпать костер землей.

— Да только он ведать не ведает, что не гоним мы вина из винограда, а сушим его, в плов кладем, бекмес из него варим.

Костер погас. Остались на земле лишь тени Мухаммеда-киши, Адыгезала, навеса и лошади. Лошадь помахивала хвостом, Адыгезал устраивался под навесом, Мухаммед-киши смотрел куда-то вверх.

— Слышь, Адыгезал, я сон хороший видел. Конец Итлеру будет.

— Имя-то какое… собачье.

— Не зря назвали. Знали, что взбесится, как собака, вот и назвали.

— Мать не назовет так свое дитя.

— О чем ты говоришь? Какая, к черту, мать?! Вон как они детей своих на войну-то гонят… Слышь-ка, Адыгезал, кажись, волк вокруг деревни кружит?

— Да, вчера унес одного ягненка.

— Видать, это волчье отродье оттуда же.

— Откуда?

— От итлеров этих.

Адыгезал засмеялся.

— Ложись-ка ты спать, Мухаммед.

— Какой к черту сон? До утра буду объезжать стерню. Сказывают, они человека забросить могут.

Когда Мухаммед-киши пальнул из ружья, волк изменил свой путь и побежал в деревню. Вспрыгнул на дувал, оттуда на крышу. Сунул морду в дымоход овчарни и прыгнул вниз. Из овчарни раздалось сдавленное блеяние. Потом все стихло…

Когда рассвело, Мухаммед-киши направился в деревню. Никаких подозрительных звуков он не слыхал, белого парашюта в небе не видел. Он подумал, что и эта ночь прошла спокойно. Поджигать стога никого не сбросили. Теперь можно выгонять барана на пастбище. Баран будет пастись, а он, положив голову на какой-нибудь камень, хорошенько поспит. Перекусив, он возблагодарил аллаха. Затем поднялся и пошел к овчарне. Открыв дверь, он остолбенел. Посередине овчарни сидел волк и, оскалившись, смотрел на него. Он быстро закрыл дверь.

— Чтоб ослепнуть тому, кто меня сглазил!

Надевшая одну на другую несколько юбок жена его развешивала на веревке белье. Не оборачиваясь, она спросила:

— Кому шлешь проклятия, Мухаммед?

— Дурному глазу! Волк загрыз нашего барана.

Белье выпало из ее рук.

— Кого же мы зарежем, когда придет Рашид?

Мухаммед-киши сел и схватился за голову. Казалось, что и сын не вернется с фронта, что и жена с детьми навсегда бросили его, что сломались опоры этого старого дома, что осела его крыша. Деревенские ребятишки откуда-то прослышали о случившемся и разнесли по всему селу весть: «Дядя Мухаммед волка поймал».

…Люди собрались у него во дворе. Больше всего было детей, были и старики, и женщины. Несколько ребятишек влезли на крышу овчарни и заглядывали через дымоход. Один из них кричал:

— Он похож на собаку. А бедного барана сожрал так, что одни рога остались.

Человек в шапке с длинным козырьком, в поношенной одежде присел рядом с Мухаммедом-киши и так же, как и он, задумался. Как будто волк сожрал и его барана.

— Плохо дело, родной!

— Видно, судьба, Мусеиб-муаллим.

— Да, плохо дело.

— О баране я не жалею. Дело не в нем. Рашид с товарищами вернется с войны. Вот я и держал, растил барана для этого дня.

— Да, плохо. Волк там, внутри?

— Там.

— Что ты намерен с ним делать?

— Мариновать буду. Я ему такую кару придумаю — свою могилу собственными глазами увидит.

— Накажи его, накажи.

Жители деревни между собой называли его «Мусеиб-муаллим с дырявым животом». Но этого никто не видел. Потому что Мусеиб-муаллим был человеком стыдливым. Не купался летом в реке, не мылся в общем отделении бани, расположенной в большой деревне на том берегу реки. Было несколько человек, которые уверяли, что у него кишки видать, словно видели их собственными глазами. А еще были и такие, что и сердце видели. Когда началась война, его вызвали в военкомат. Здесь все становились в чем мать родила перед женщиной в очках. Все в этих краях хорошо знали доктора Гохар. Она, как мать, осмотрев этих людей, записывала что-то в свою тетрадку. Когда пришла очередь Мусеиб-муаллима, он стал перед ней в одежде. Доктор Гохар многозначительно посмотрела на военного комиссара. И тот прикрикнул на Мусеиб-муаллима. Деревенские ребята были сконфужены. Они стали шептаться насчет того, что комиссар, видно, не знает, что перед ним учитель. Мусеиб-муаллим сказал:

— Я ведь учитель…

— Ты должен для всех быть примером.

— В чем?

— Много не разговаривай, раздевайся.

— Я разденусь. Пусть тогда эти дети выйдут. Я им преподавал. И еще: пусть врач снимет очки.

— Почему так? Ребята тебя не стесняются, а ты будешь их стесняться? А во-вторых, врач без очков плохо видит. Фронту нужны солдаты.

Когда речь зашла о фронте, Мусеиб-муаллим разделся. Ребята отвернулись, врач вышла, его осмотрел сам комиссар.

— Слушай, а у тебя и впрямь грыжа…

— А ты как думал, разве станут зря языком молоть?! Но ты все-таки пошлешь меня на фронт. Хотя бы газеты почитаю.

— Одевайся, твой стыд скрывала одежда, не буду тебя посылать.

— Нет, пошлешь!

— Не пошлю.

— Ребята, которых я учу, пойдут под пули, а я здесь останусь?!