Ясмина Хадра - Это как день посреди ночи

Как-то вечером, незадолго до закрытия книжного магазина, я, будто лунатик, вышел из своего убежища, пересек улицу и с удивлением для самого себя толкнул стеклянную дверь.

В помещении, явно обделенном дневным светом, не было ни души. В хрупкой тишине между заставленных книгами полок царила отрадная безмятежность. Сердце чуть не выпрыгивало из груди, я потел, будто в лихорадке. Погасший плафон на потолке напоминал нож гильотины, готовый вот-вот обрушиться на меня. В голове молнией промелькнула тень сомнения: что я делаю? Какую рану собираюсь посыпать солью? Я до боли стиснул зубы. Нужно было сделать шаг. Больше невыносимо задавать себе одни и те же вопросы, терзаться одними и теми же тревогами. Пот терзал мою плоть не хуже когтей. Я несколько раз глубоко вдохнул, чтобы избавить организм от этого яда, пропитывающего вонью все мои внутренности. За окном в ритме беспорядочного балета сменялись автомобили и прохожие. Гудки кололи меня больнее ударов шпагой. Ожидание затягивалось все больше и больше… Я будто распадался на части. Внутренний голос шептал: уходи… Я тряхнул головой, чтобы его заглушить. Магазин погрузился во мрак, в котором ненавязчиво выделялись квадратные силуэты полок, наползавших друг на друга под бременем книг…

– Вы что-то ищете?

Эмили стояла у меня за спиной, хрупкая и похожая на призрак. Она словно вынырнула из тьмы точно так же, как в ту ночь, когда разыгралась трагедия. Ее черное платье, черные глаза и черные волосы настолько подчеркивали траур и боль, за истекший год ничуть не притупившуюся, что я будто физически ощущал на себе ту ночь. Чтобы разглядеть Эмили, мне пришлось прищурить глаза. Теперь, когда она стояла в метре от меня, я увидел, что она очень изменилась: былая красота поблекла, и от нее осталась лишь тень. Безутешная вдова, отдавшаяся течению жизни, которая отняла у нее то, что сама она ни за что не пожелала бы отдать. Я тут же понял, что совершил ошибку. Она не желала меня видеть. Для нее я был ножом, ковыряющим незажившую еще рану. Ее бесстрастность или, скорее, ледяная холодность поставила меня в тупик, позволив тут же осознать весь масштаб оплошности, которую я допустил, желая исправить то, что до этого собственными руками разрушил. Да еще это обращение на «вы», категоричное, обезоруживающее и невыносимое. Оно вышвыривало меня из ее жизни, сокрушало и клеймило позором. Эмили затаила на меня злобу. Думаю даже, что она пережила свое горе только для того, чтобы никогда меня не простить. Ей даже не нужно было мне об этом говорить. Ее взгляд казался красноречивее любых слов. Невыразительный взор, будто прилетевший из другой галактики, не подпускавший меня к себе и готовый зашвырнуть на край света, если я попытаюсь ему противостоять.

– Так что вы хотели?

– Я? – глупо переспросил я.

– А кто же еще? Вы приходили на прошлой неделе и за неделю до этого… да и вообще ходите сюда почти каждый день. В какие игры вы играете?

В горле встал ком, который мне никак не удавалось сглотнуть.

– Я… шел мимо… случайно… Мне показалось, что за прилавком стояла ты, но уверенности в этом у меня не было. Тогда я вернулся, чтобы убедиться, что это действительно ты…

– И что же было дальше?

– Ну… я сказал себе, что… не знаю… хотел с тобой поздороваться… узнать, все ли у тебя в порядке… поговорить… почему бы и нет… но все никак не мог осмелиться.

– А за всю свою жизнь ты хоть раз на что-то осмелился?..

Она почувствовала, что задела меня за живое. В ее бездонных черных глазах что-то шевельнулось. Будто падающая звезда, потухшая, едва успев загореться.

– Значит, к тебе вернулся дар речи. А когда-то не мог даже слова сказать… Говори, зачем пришел.

У нее двигались одни губы. Лицо, бледные и исхудавшие руки, сцепленные пальцы и тело застыли. Из уст срывались даже не слова, а тихие вздохи, напоминавшие колдовские заклинания.

– Вероятно, я выбрал неподходящий момент.

– Другого, думаю, у нас не будет. Поэтому давай покончим с этим сразу. О чем ты хотел со мной поговорить?

– О нас с тобой, – сказал я, будто мои мысли решили выразить себя сами, без какого-либо участия с моей стороны.

На ее устах обозначилась едва заметная улыбка.

– О нас с тобой? Неужели «мы с тобой» когда-то были вместе?

– Я просто не знаю, с чего начать.

– Могу себе представить.

– Ты понятия не имеешь, как я сожалею. До такой степени, до такой степени… ты меня когда-нибудь простишь?

– А что это изменит?

– Эмили… если бы ты только знала, как мне жаль.

– Это всего лишь слова, Юнес. Признаюсь, было время, когда одно твое слово могло изменить мою судьбу. Но ты так и не осмелился его произнести. Ты должен понять – все кончено.

– Что кончено, Эмили?

– То, что никогда не начиналось.

Я был уничтожен и не мог поверить, что мне по-прежнему удается стоять прямо. Ноги подо мной подкашивались, голова разламывалась на мелкие кусочки. Я перестал слышать, как бьется сердце, как в висках стучит кровь.

Она подошла на шаг ближе, будто вышла из стены у нее за спиной.

– А ты чего ждал, Юнес? Что я стану восторгаться и прыгать до потолка? Но почему? Думаешь, я тебя ждала? Конечно нет. Я даже мечтать об этом не могла, потому что ты не дал мне времени. Ты просто схватил мою любовь, как птицу на лету, и свернул ей шею. Вот так!.. И она умерла в полете, даже не коснувшись земли.

Я молчал. Боялся разрыдаться, едва открою рот. Я прекрасно осознавал, какую боль ей причинил, как растоптал ее девичьи мечты, а заодно и чистое, непорочное, воинственное, такое естественное и неизбывное счастье, от которого в те времена ее глаза лучились всеми гранями радостных надежд и самых прекрасных в мире иллюзий.

– Могу я задать тебе один вопрос, Юнес?

Горло сжал спазм, и я в ответ только кивнул.

– Почему?.. Почему ты меня тогда оттолкнул? Если бы ради другой… Ты взял бы ее в жены, и я бы тебя поняла. Но ты так и не женился…

На моей реснице, воспользовавшись мгновением невнимательности, блеснула слеза и покатилась по щеке. Перехватить ее на бегу у меня не хватило ни сил, ни храбрости. Мышцы устроили мне бойкот и наотрез отказывались подчиняться.

– От этого я мучилась днями и ночами, – монотонно продолжала Эмили. – Что такого отталкивающего ты во мне нашел? Какой грех я совершила? Я говорила себе: «Он тебя просто не любит, и ему совсем не обязательно тебя в чем-то упрекать. Он к тебе ничего не испытывает…» Но убедить себя в этом мне так и не удалось. После того как я вышла замуж, ты стал таким несчастным. И тогда я подумала: «Юнес от меня что-то скрывает…» Что? Что ты от меня утаиваешь, Юнес? О чем не хочешь рассказать?

Плотину прорвало, и слезы хлынули ручьем, водопадом заливая щеки, стекая на подбородок и шею. Я плакал и чувствовал, что избавляюсь от своих страданий и проклятий. В моей душе, освобождая от боли, будто лопнул фурункул. Мне так хотелось плакать и плакать, что я ревел, как целая ватага малышей.