Ясмина Хадра - Это как день посреди ночи

– Я тебя повсюду искал.

– Зачем?

Вопрос застал меня врасплох и в одночасье разоружил. Как она могла не видеть того, что бросалось в глаза ?

Мой энтузиазм от удара пошатнулся, будто оглушенный боксер на ринге. Я был ошеломлен, она срезала меня еще на взлете, не позволив даже набрать скорость.

– Как это «зачем»?.. – пробормотал я. – Я приехал сюда ради тебя.

– Мы все сказали друг другу еще там, в Оране.

На ее лице шевелились одни губы.

– В Оране все было иначе.

– В Оране, в Марселе, какая разница!

– Эмили, ты прекрасно знаешь, что это не так. Война окончена, но жизнь продолжается.

– Для тебя, может быть, и так.

Я обливался потом.

– Я искренне полагал, что…

– Ты ошибался! – перебила меня она.

Эта холодность! От нее стыли все мои мысли и слова, она оковывала льдом саму мою душу.

Ее глаза держали меня на прицеле, готовые в любую минуту выстрелить и убить.

– Эмили… Скажи, что мы можем сделать, но прошу тебя, не смотри на меня так. Я ничего не пожалею, я все отдам, чтобы…

– Отдать можно только то, что у тебя есть, и то лишь в самом лучшем случае! А всего у тебя попросту нет… Да и потом, это ничего не даст. Мир не переделаешь. Что же до меня, то он отнял у меня гораздо больше, чем сможет отдать.

– Мне жаль.

– Это всего лишь слова. К тому же ты, как мне кажется, уже их говорил.

Моя тоска была столь непомерна, что затопила всю душу, не оставив места ни досаде, ни гневу.

Против всех ожиданий взгляд ее смягчился, выражение лица подобрело. Она долго смотрела мне в глаза, будто возвращаясь далеко-далеко в прошлое в надежде там меня отыскать, и наконец подошла. Меня окатил аромат ее духов. Она обхватила мое лицо ладонями, как когда-то делала мать, прежде чем поцеловать меня в лоб. Но Эмили целовать не стала. Ни в лоб, ни в щеку. Довольствовалась лишь тем, что пристально на меня смотрела. Ее дыхание смешивалось с моим. Мне хотелось, чтобы она вот так стояла вплоть до дня Страшного суда.

– В том, что случилось, нет чьей-либо вины, Юнес. Ты мне ничего не должен. Просто так устроен мир, вот и все. И он меня больше не привлекает.

Она повернулась и пошла дальше своей дорогой.

Я оторопело застыл на тротуаре, не в состоянии пошевелиться или молвить хоть слово, и смотрел, как она уходит из моей жизни, будто родственная душа, которой слишком тесно в одной груди рядом с моим сердцем.

Я видел Эмили в последний раз.

В тот же вечер я поднялся на борт парохода, вернулся домой, и моя нога до сегодняшнего дня больше не ступала на французскую землю.

К каждому празднику я посылал ей письма и поздравительные открытки… Но она ни разу так мне и не ответила. Я говорил себе, что она, наверное, сменила адрес, куда-то переехала, подальше от воспоминаний, и что так, пожалуй, даже лучше. По правде говоря, я испытывал горькие сожаления, размышляя о том, что мы могли бы сделать вместе, какие раны могли бы залечить, каких бед избежать, каких демонов изгнать из нашей жизни. Эмили ничего не хотела спасать, противилась переворачивать страницу, не желала забывать о своей боли. Нескольких мгновений, что она мне уделила, с лихвой хватило, чтобы понять: некоторые двери, закрываясь за мучениями и болью, превращаются в пропасть, озарить которую не в состоянии даже божественный свет… Из-за Эмили я много страдал, каждой клеткой ощущая ее тоску, ее отречение и решение в одиночку переживать свою жизненную драму. Потом попытался ее забыть, надеясь таким образом смягчить снедавшую каждого из нас боль. Нужно было примириться с произошедшим и признать то, что сердце наотрез отказывалось признавать. Жизнь – это поезд, не останавливающийся ни на одной станции. В него либо запрыгивают на ходу, либо смотрят с перрона, как он проносится мимо, и нет в мире большей трагедии, чем вокзал-призрак. Был ли я потом счастлив? Думаю, да, у меня были и радости, и незабываемые моменты. Я даже любил и грезил, как ослепленный мальчишка. Но мне всегда казалось, что в мозаике моей жизни не хватает какого-то кусочка, что какой-то ее фрагмент не отзывается на перекличке моего земного существования, что из-за отсутствия чего-то очень важного я чувствую себя неполноценным. Если вкратце, то ощущение было такое, что я вращаюсь лишь где-то на периферии счастья.

Утопая в реве реактивных двигателей, самолет медленно подрулил к аэровокзалу. Мой юный сосед ткнул пальцем в застекленный фасад, где гигантскими райскими птицами, уткнувшись носами в телескопические трапы, дожидались взлета другие лайнеры. Голос в громкоговорителе сообщил температуру за бортом, местное время, поблагодарил за то, что мы выбрали «Алжирские авиалинии», и посоветовал не расстегивать ремни и не вставать до полной остановки самолета.

Молодой человек помог мне донести сумку и вернул ее у стойки пограничного контроля. Покончив с формальностями, он указал на выход и извинился, что больше не может мне ничем помочь, – ему нужно забрать багаж.

Дверь из белого стекла скользнула в сторону, и я оказался в зале прилета. За желтой линией колыхалась толпа, жадно выискивая в потоке прибывших пассажиров знакомые лица. Какая-то девчушка вырвалась из рук матери и бросилась в объятия облаченной в джелабу бабушки. Муж встретил молодую жену, они расцеловались, но во взгляде каждого из них бушевало пламя.

Чуть в сторонке стоял мужчина лет пятидесяти, сжимая в руках кусок картона с надписью «Рио-Саладо». На долю секунды мне почудилось, что с того света вернулся призрак. Вылитый Симон, такой же коренастый, пузатый, кривоногий и лысый. И – боже мой! – те же глаза. Как он мог узнать меня среди всех этих людей, если мы с ним ни разу в жизни не встречались? Он мне робко улыбнулся, подошел и протянул руку, пухлую и волосатую, в точности как у отца.

– Мишель?..

– Совершенно верно, месье Жонас. Рад с вами познакомиться. Как долетели?

– Все время спал.

– Багаж получать надо?

– Нет, у меня только сумка.

– Отлично. Моя машина на стоянке.

Он взял у меня из рук поклажу и предложил следовать за ним.

За окном с головокружительной скоростью проносились бесчисленные развилки. Мишель вел машину быстро, не сводя с дороги глаз. Я не решался рассматривать его в открытую и лишь украдкой поглядывал на профиль. С ума сойти, как он похож на Симона – моего друга и своего отца. Сердце сжалось от мимолетного воспоминания. Мне пришлось сделать несколько глубоких вздохов, чтобы избавиться от яда, заявившего о себе болью в груди, сосредоточиться на бешено пожираемой колесами дороге, на потрясающей круговерти автомобилей, на огромных указателях, пролетавших у нас над головой: Салон-де-Прованс , прямо; Марсель , первый поворот направо; Витроль , до следующего перекрестка, потом налево…