Олег Нестеров - Небесный Стокгольм

– 28 августа.

– Ну вот, все правильно. Аккурат на следующий день после того, как чехов домой отправили, он и отыгрался. Видно, мечтал об этом давно.

Антон поднял стакан:

– Не видать никому этого фильма во веки вечные. Ни детям нашим, ни внукам. Прощай, Ася! Аминь.

Пете давно уже хотелось уйти, но ноги не шли. Казалось, что вот сейчас они поговорят-поговорят и, может, что-то важное для себя определят, поймут, как жить дальше, и станет легче.

Легче не становилось, наоборот, на душе становилось все тягостней. Разметало их на отдельные орбиты, и болтались теперь они в открытом космосе, беспомощные, каждый сам по себе.

Петя пошел в туалет и назад уже не вернулся, ноги понесли куда-то вдоль Яузы, потом по набережной Москвы-реки, мимо Кремля.

В какой-то момент он оказался у Большого театра. Было поздно, спектакль давно закончился. Пустынно.

Петя прижался к колонне. Где-то он слышал, что, если так к дереву прижмешься в трудную минуту, оно свою энергию может дать. Даже видел в Измайловском парке, ходили такие чудики. Камень был холодный и безучастный. Петя зачем-то его поцеловал.

Потом он увидел себя со стороны. Стоит тип, лицо перевернутое, слабый, что-то там внутри у него заходится. А рядом – улица, красивое здание, фонари, над ним небо. Луна светит. Он сам по себе, а все остальное вокруг – само по себе. И ничего миру от Пети не надо, и дышит он ровно и глубоко, а весь этот клубок отравленный внутри, а то, что внутри, с этим можно очень спокойно справиться, все просто.

– А-а-а! – закричал Петя. Вернее, он просто попробовал свой голос.

Эхо над колоннами ему помогло.

Петя запел. Под Магомаева. Он никогда обычно не пел, а тут само собой все случилось. Музыка Бабаджаняна.

Из большой двери театра вышел мужчина:

– Ты что, ненормальный?

– Почему?

– Ты что тут распелся?

– А что? Мешаю, что ли, кому? Порядок нарушаю?

Мужчина посмотрел на него оценивающе:

– Хорошо, что ли, так тебе?

– Ага. Ой, хорошо!

– А что сюда пришел? Тут театр.

– Значит, сюда можно только тем, кому плохо?

Мужчина махнул рукой, оглянулся – вроде рядом нет никого.

– Больно ты веселый. Выпил, что ли?

– Ну, есть немного.

– На трешку, накинь свои, вон, у Малого, видишь, мотор стоит? Давай мухой.

Внутрь заходить не стали, ночь теплая, зачем в духотень? Мужчина принес два стакана, почему-то в подстаканниках, сразу все разлил. Достал два маленьких зеленых яблока. Сели на ступеньках.

– Ну и чего тебе так хорошо? Бабу нашел?

– Не-а. Потерял. Тут танцует.

– Ну, понятно. Я бы за такую потерю тоже выпил. Тут разве бабы?.. А мужики так вообще. – Он сплюнул. – Тогда что? С друзьями встретился? Отметили что?

– Отметили. Нет их теперь у меня.

– А что тогда поешь?

– Видишь? – Петя сплел в клубок пальцы и изобразил то ли какого-то паука, то ли колобка с щупальцами. – Тут сидело.

Он кивнул себе на грудь. Потом расцепил пальцы, и руки у него взлетели в разные стороны.

Мужчина немного отшатнулся.

– Сидело, а теперь нет ничего. – Петя победно улыбнулся. – Понял?

– Ясно. Рак, что ли?

Он отнес пустую бутылку в урну и вернулся.

– А знаешь песню? – спросил он и вдруг запел про татуировку. Пел не очень хорошо, но старался.

Петя сразу вспомнил «бригаду создателей», соседа Володю, его песни теперь ходили в записях по всем московским квартирам. Некоторые Пете нравились, он их тоже переписывал.

Подъехал патруль на «Волге».

– Не спится?

– А вам?

– Можем вместе ночку скоротать.

Мужчина поднялся, взял в одну руку подстаканники, закинул в рот крошечный огрызок яблока, закуска была уже не нужна.

– Друга моего можете подбросить. Метро уж закрылось.

И плотно закрыл за собой дубовую дверь.

Петю «приняли». Ну, в смысле посадили в машину и куда-то повезли. Куда – Петя не спрашивал.

Выехали на Калининский проспект.

– Можно я окно открою?

– Давай.

Небо было звездное. Ни машин. Ни шагов. Как в песне. Дома-книжки распахнули перед Петей свои пустые и темные страницы.

Он почему-то погрозил им пальцем:

– Эй! – И на всякий случай опять выпустил паука на волю. – Прощай, Небесный Стокгольм!

То ли настроение было не очень, то ли еще что, но Петя сразу все понял. Шутили нехорошо и смеялись нехорошо. Вовсю царствовала ирония, и ей на все было наплевать. Вечное противоборство: когда есть вера, она убивает иронию, не дает ей шанса. Когда наступает безверие, ирония расцветает буйным цветом.

МИСИ играли с Одессой.

«Вот и смех в стране изменился», – вдруг подумал Петя.

После игры его затащили в клуб МИСИ, туда поехали всей гурьбой, праздновать победу одесситов.

Сдвинули столы, нарезали колбасу, открыли бутылки. Кто-то принес в комнату телевизор.

На экране происходило то, что Петя видел в зале ровно два часа назад.

– Вы видите – тут склейка? Где моя шутка про киномеханика? – возмутился парень из команды МИСИ.

– Всю сцену про Привоз выкинули, – удивился Валера, капитан одесситов. – Она же самая лучшая у нас была! Тогда вообще не понятно, почему мы победили.

– Да вообще не ясно, чему там все смеются, игра какая-то дерганая стала. Идиотизм.

Все расстроились.

– Не научились еще клеить, – успокоил всех парень в очках. – Видеомагнитофоны только-только поставили. Ничего, натренируются.

– А зачем всё это? – спросила девушка с челкой. Ее пригласили одесситы и явно имели на нее виды. – Зачем все записывать, а потом через два часа в эфир пускать?

А и Б сидели на трубе. А упало, Б пропало. «И» работал в КГБ. Сидит сейчас этот «и», телевизор смотрит, водку пьет. А Клуба нет.

– Ко мне сейчас многие обращаются как к «профи», – похвастался Пете капитан МИСИ. – Из больших и малых республик. Новые команды желают славы, но не тянут, я им помогаю. Представляешь, получил квартиру на Юго-Западе, въехал, а на первом этаже в моем подъезде живет Матвей, капитан из Первого меда. Тоже заказы самотеком идут, работаем дуэтом, он для одной команды пишет, я для другой. Им мы об этом, конечно, не говорим. – Он хитро улыбнулся. – Встречаемся то у него на кухне, то у меня. Выходим покурить у лифта: «Ну что, мои в этом конкурсе говорят так!» – «А мои отвечают вот так». Красота!