Олег Смирнов - Свет небесный

Есть точный срок у птиц
для возвращенья,
и для цветенья
срок есть у цветка.
В дыханье дня
мы ловим приближенье
и сумерек, и нового ростка.
Нет сроков у поэзии,
Как грани
нет точной
для волнений и
для мук, —
мелодии, —
от таинств, от желаний,
обрушиться на сердце
могут вдруг:
и заклокочет страсть
в объятьях тесных,
то, словно боль,
затихнет через миг...
Иль это сон?
Но зазвенела песня,
как сквозь скалу
пробившийся родник.

Метель метёт, проворна...
У холодов срок длинный...
О чём мечтают зёрна
под снежною периной?

Как потайным дорожкам,
им сладко-сладко спится.
Тогда чего же крошкам
во снах лазурных снится?..

А угадай, коль смелый!
Вопрос-то непростой.
Наверно, колос спелый —
упругий, золотой?

А может, лес заречный,
что во снегах залёг?
А, может, спутник вечный
по жизни — василёк?..

Фантазия просторна.
Мечта же их о том...
Когда проснутся зёрна,
расскажут обо всём.

Звёзды вывела тьма
погулять над селом...
Уж не гостья зима,
а хозяйка во всём.

Пригласила метель,
та, покорно юля,
взбила пышно постель —
вся в сугробах земля.

И легла тишина
во бору за рекой.
Хоть бы ветка одна
прошумела листвой.

Снег пушистый залёг
на сосне, под сосной,
чернобыльник и мох он
укутал собой.

Лес задумчив, молчит,
тень видна от ствола...
Лишь топор простучит
да привзвизгнет пила.

Дальше — глушь, тишина...
Во бору, за горой
ни одна не видна
тропка зимней порой.

Грустит зима, снегами плачет,
и льнёт, и ластится ко мне,
но её ласки мало значат:
все мысли тянутся к весне...
Ещё куражится ненастье,
мороз скрежещет, как наждак,
но с каждым днём рассвет глазастей
и всё пружинистее шаг.
Придут глядящие не хмуро
деньки, где цвет небес иной.
И дед Петро, и тётя Шура
присядут рядышком со мной,
меха гармоники раздвину
по-молодецки горячо...
Восславлю песнею рябину,
твоё почувствовав плечо,
и ты откликнешься на пенье,
улыбки, счастья не тая;
и в сердце мне вернёшь горенье,
и вновь в себя поверю я,
и в предстоящие удачи,
весенней свежестью влеком...
Да и не может быть иначе
всё пробуждается кругом.

Всё звонче птичьи голоса,
искристей рек теченье,
синей и выше небеса,
острее чувств значенье...

Весна... Размах у ней большой,
и серый мир вновь зелен.
И я, оттаявший душой,
сполна весне доверен.

И ночь на майскую Неву
ложится белой тенью.
Опять надеждами живу,
простившись с зимней ленью.

И мысли светлые о том, —
Нева нам, как отрада...
А что полгода подо льдом,
Писать уже не надо.

День весенний быстро мчится,
отлетят заботы прочь,
снова, снова над страницей
ворожить всю буду ночь.

За день много ощущений
дарит нам весна-краса,
и нежданных озарений
не померкла полоса...

Вот вода, вскипая словно,
лёд ломает на реке,
с дна вздымая кверху брёвна,
став сплошь синей вдалеке.

При тепле проклюнув почки,
клейкий обнажив наряд,
вот и первые листочки
новорожденно глядят.

Это всё — как строчки песни,
что озвучит звёздный путь...
И при звёздах интересней
в будущее заглянуть.

Дул ветер с моря, с моря ветер дул,
на берег зло накатывались волны,
и валуны продрогшие безмолвны, —
царил стихии яростный разгул,

чей нрав совсем не женственен, а груб:
коварной жёсткой барышни объятья
из птиц на скалах делали распятья...
И, как маяк, стоял прибрежный дуб.

Шуршали дюны щёткой диких трав,
тепло и тишину мечтая выкрасть...
А дуб стоял решительно, как выкрест,
что весел, веру чуждую приняв.

Шли рыбаки, не сняв плащи, в кино,
шли молодые, юные, седые,
и на песке разбросаны следы их,
как на столе игральном — домино.

Утёс прибрежный полон древних дум,
И вывеска слетела с места — «Почта»...
А что случилось? А случилось то, что
дул ветер с моря, волн вздымая шум...

Полыни горечь в маминых слезах,
мы вдоволь всей семьёю настрадались...
Мечты в таких обуглились кострах —
не предсказал бы даже Нострадамус.
Вон там — долина, а вон там — увал,
их не забуду ни за что на свете:
из Питера тянулась на Урал
тропинка детства через лихолетье...
Осенняя, чуть прелая, теплынь,
мне на поля глядеть — не наглядеться.
Как сладко пахнет горькая полынь,
но уж не так, как в том далёком детстве,
хотя мне дух её, как прежде, мил...
Иль воспитал я силу воли стойко
и научился понимать вдруг мир,
коль с детства сердце выстрадало столько?

Вдалеке от домов и дорог,
позабыв мировые стихии,
с братом жжём у реки костерок,
дышим звёздным простором России.
Сладок запах рыбацкой ухи,
котелок погружается в копоть,
и враспев я читаю стихи;
на кривой полумесяца коготь
и на резвые искры, как дым,
что родился в костре жгучеоком,
восторгаясь, мы с братом глядим,
словно в детстве далёком-далёком:
разбросав по траве угольки,
пламя плещется стайкою алой...
Костерка и ухи у реки
слишком долго душе не хватало.