Олег Смирнов - Свет небесный

Да, радость встреч и провожанье
ещё меня волнуют, но —
они всего лишь подражанье
чему-то бывшему давно...

И не отбросишь тяжесть лет,
что всякими, конечно, были,
а искорёженные были —
в пути не самый лучший свет.

Мне чужды месть, порывы зла,
своекорыстное стенанье...
И в зеркале воспоминанья
любовь мне давняя мила.

Была любовь... Была печаль...
О них так в юности плачевно
нам заводской гудок кричал...
А я не придавал значенья...

С лихвою бед —
в семнадцать лет,
но было весело бросаться
за женщиной красивой вслед
и ничего не опасаться,
ноздрями втягивая дух,
сказав живой природе: Здравствуй,
прекрасная земля разлук,
и безоглядный холод странствий...»

Жизнь оказалась не игрой:
свои законы сохраняя,
случалась редко — проходной,
была для зла — непроходная...

Но вечен, вечен звездопад
и сквозняки дорог и улиц...
И бормочу я невпопад:
где вы, любовь моя и юность?

Волны в камень колотятся...
Свищет ветр ножевой...
Водяные охотятся...
Клочья туч над Невой.

Глубину не измерил,
тьма присуща воде.
А в спасенье поверил,
как счастливой звезде.

Воды тягостной грудою
налегли мне на грудь,
вязкой мощью орудуя
так, что трудно вздохнуть.

Только ангел-хранитель
руку подал: «Вставай!»
И добавил спаситель:
«Прежде сам не зевай,
был бы только в чистилище,
это в жизни — не в счёт...»

Но Нева — это силища,
так меня и влечёт...

В сонных объятьях
вода увильдинская...
Женщина рядом со мною
тайгинская.

И костерок,
словно призрак блуждающий,
и мотылёк,
возле нас пролетающий.

Пальцы сплетаются
и расплетаются,
женщина в сторону
отодвигается,

будто мечтанием
заворожённая:
близкая, милая
и отчуждённая...

Не разглядеть её глаза,
коса же по груди змеилась;
но и во тьме её краса
звездой небесною светилась.

Мы сели рядом — и тотчас
ночные птицы прилетели,
расположились возле нас
так близко, не боясь, запели.

А я так жарко целовал
цветы, расшитые на платье,
и губы, и плеча овал,
и влёк красу в свои объятья.

В ответ мне тихое: «Люблю»
И словно обморок минутный...
Казалось нам, что на хмелю
настоен был тот вечер чудный...

Эта страсть полна смятенья,
отнимает столько сил...
Случай, ты — слуга везенья,
ты её мне подарил.

Сказочную и земную,
передать — не хватит слов...
Я уже её ревную
и своей назвать готов.

Если чем-либо обижу, —
ревность в сети нас влечёт, —
сам себя возненавижу
за допущенный просчёт.

Все тревоги — мимо, мимо!
Всё прощаю: ну и пусть...
То я зол неукротимо,
то восторг во мне, то грусть.

Свиданье нам дано,
нам отпуск дан из плена.
Как молния, оно —
и вечно, и мгновенно.

Мы встретились, любя,
нам небо было кровом,
и этот миг тебя
представил в свете новом.

С иным сияньем глаз
высокого накала...
И на мгновенье нас
как будто бы не стало.

А возвращаясь в мир,
предметы узнавая,
читал мне мой кумир
«Изгнание из Рая».

Пускай мои края —
в урочище убогом,
и в нём душа моя
поёт высоким слогом.

Где вы, денёчки жаркие,
что томили сердце сладостно...
Словно угли, листья яркие
раздувает ветер яростно.

Травы инеем повязаны —
заморозок лёг таинственный.
Лучшие слова не сказаны
о тебе, моей единственной.

Кроны пышные огнистые
птичьим свистом не озвучены;
воды голубые, чистые
в речке ветром резким вспучены.

Хоть на ласку безответная, —
раз морозам откликается, —
загляденье — даль просветная,
что весёлой просыпается.

И не горестна плакучая
для души — пора осенняя,
на мелодии везучая
при внезапном озарении...

Обнимал мои жаркие плечи,
крепко в губы меня целовал,
а глаза ежедневно при встрече
васильками всегда называл.

Здесь из города краля гостила,
подморгнула разок да другой...
Окрутила его, обольстила,
заманила на звон городской...

Ей, разлучнице, вольно и сладко,
не до горюшка ей моего.
Ну, а я — ни вдова, ни солдатка,
мне одной-то теперь каково?

Не пьяна, а как будто хмельная,
и всё время брожу, как в бреду.
Проклинаю его, вспоминая,
и его же, постылого, жду...

Целовал меня, ласкал,
шептал на ушко...
А проснулась —
испарился мой дружочек;
синим облаком растаял
мой дружочек;
счастье девичье унёс ты,
мой дружочек.

Пробудилась —
и ко мне вернулся разум;
руки, груди холодны и
знобко телу,
будто не было
в руках тепла и силы,
будто ласки я
ни разу не дарила.

Всё стучало моё сердце,
всё стучало,
и кукушкой
будто я сама кричала...

Любовь смеялась надо мной
открыто в молодые годы...
А я, как ты, — вполне земной,
считал насмешки непогодой.

Но я — не ты... Я одинок.
Впервые боль любви изведав,
рабом был у любимых ног, —
ты потеряла счёт победам...

И что мне делать, как мне быть,
куда бежать в безумстве страстном?..
Я не могу тебя забыть,
а ты — моей быть не согласна.

Но всё менялось неспроста,
ушло ненастье юных будней.
Моя любовь теперь чиста,
а прошлое — всего лишь блудня...

Таинственен чёрный оскал
высоких, обрывистых скал.
Шаг в сторону — гиблая пропасть...
И жизнь завертелась, как лопасть
мотора, что вдруг отказал
в лощине, где выход искал...

А в поле протоптаны тропы,
а в поле — возможны галопы,
разглажены ленты дорог
для транспорта и для ног,
привычная, как бы своя,
любая уже колея...