Бенуа Дютертр - Любовник № 1, или Путешествие во Францию

— Уехать! Но на какие шиши? Я не хочу прозябать в Париже, как клошар!

Прелюдии Дебюсси отзвучали. Дэвид выпил еще рюмку коньяка, который вместе с красным вином только усугубил его меланхолию, и зарыдал. Шмыгнув носом, он еще раз посмотрел на сад былых времен. Он родился на сто лет позже, чем следовало… Вдруг в дымке от слез и алкоголя ему показалось, что в воздухе между ним и картиной что-то парит. Он потряс головой и прищурился.

Перед ним по-прежнему что-то парило, становясь отчетливей. Что-то похожее на женское тело, маленькое стройное тело, напоминающее куклу Барби в остроконечной шляпе. В правой руке она держала палочку, усыпанную звездами, и пристально смотрела на Дэвида. Тот отхлебнул еще глоток, чтобы галлюцинация рассеялась, но фея, продолжая парить, по-прежнему улыбалась ему. Она слегка приподняла платье, выставив ногу стриптизерши, как будто желая привлечь внимание юноши, и он услышал, как она нежным голосом произнесла:

— Не плачь, мой мальчик.

Он вздрогнул:

— Вы ко мне обращаетесь?

— Да, к тебе, Дэвид. Не плачь! Я фея Дженнифер. Будучи слишком пьяным, чтобы решить, что это сон, он снова зашмыгал носом и застонал:

— Я плачу, потому что у меня идиотская жизнь! Я живу в Нью-Йорке, а мечтаю о Париже. Я хочу туда поехать. Но у меня нет ни гроша!

— Наверняка есть какой-то выход, — ответил голос.

Похоже, Дженнифер была сильно озабочена. Продемонстрировав Дэвиду другую ножку, она приподняла платье до ляжек. Она оставалась так несколько минут, пока, смутившись, не передумала. Зардевшись, она сказала:

— Разве ты не можешь где-нибудь подработать?

— Перестань, мне кажется, что это говорит моя мать.

При этих словах Дженнифер выставила свою пышную грудь. Поскольку Дэвид по-прежнему не реагировал, она подумала и спросила:

— А ты не думал о лотерее?

— О чем?

— О национальной лотерее! В эту субботу супертираж. Я для тебя вижу кое-какие возможности…

Дэвид по-прежнему смотрел в сторону феи, которая стала таять в воздухе. Он позвал:

— Эй!

Голос вдали повторил:

— Лотерея, Дэвид… Супертираж в эту субботу… Образ растаял, видение исчезло. Перед Дэвидом была только пустая рюмка. Он тихо произнес:

— Я пьян!

И пошатнувшись, рухнул на кровать.

Утром, терзаемый головной болью, он задумался о своих пьяных галлюцинациях. С чувством стыда он все же купил лотерейный билет и внимательно просмотрел по телевидению розыгрыш тиража в прямом включении. Когда выпали четыре первых номера, он испытал сильное волнение, будучи уверен, что выиграл миллион… Но две последние цифры его билета не совпадали. Однако четыре оказались выигрышными. Через две недели он согласился сфотографироваться, чтобы получить чек на 9793 доллара и 70 центов.

Поразмыслив о предстоящем путешествии, Дэвид сразу же отказался от банального аэробуса, предназначенного для массового туризма. Его теория о преимуществе малых скоростей склоняла его к тому, что лучше добраться до Парижа за восемь суток, чем за восемь часов. В сознании юноши неотступно присутствовали пароходы, и ему хотелось познать процесс истинного путешествия.

Но на корабле надо было еще найти место. Плавучие отели, связывавшие Америку с Европой, исчезли двадцать пять лет назад и вместе с воспоминаниями о «French Line» попали к торговцам металлоломом. Единственный уцелевший из них — «Королева Елизавета» — в это время не плавал. В конце концов Дэвид нашел каюту на судне-контейнеровозе, направлявшемся из Нью-Йорка в Гавр. Урегулировав все формальности с агентством, он испытал первое в своей жизни разочарование: посадка на судно будет не в Манхеттене, а в двадцати километрах от него, на пристани Ньюарка, рядом со взлетной полосой аэропорта.

В день отъезда Дэвид, поцеловав мать, спустился вниз на авеню «Б», где его ждал лимузин. Под тяжелым зимним пальто на молодом человеке был светлый костюм. На голову надета шляпа. Автомобиль поехал по Хьюстон-стрит. Кирпичные стены домов золотились в лучах заходящего солнца. Холодный мартовский ветер трепал лохмотья пленки в витринах магазинов. Шоссе на пересечении с Бродвеем дымилось паром от труб отопления. Люди шли навстречу друг другу, с сэндвичами в руках. От дымящихся стаканов повсюду распространялся запах кофе, от которого Дэвиду в последний раз стало тошно. Полное отсутствие элегантности в этом функциональном движении среди нагромождения зданий, построенных где придется. Без сожаления нырнув в туннель Холланд, он устремился на поиски более возвышенной гармонии. Шофер, проезжая огромные подвесные железные мосты, возвышавшиеся над болотами и индустриальными зонами Нью-Джерси, рассказывал ему о жизни в Чили. В конце концов они добрались до небоскреба морской компании, куда Дэвиду было назначено явиться. Когда молодой человек вошел в здание, катя за собой чемодан на колесиках, регистраторша с высокой грудью и намазанными красной помадой губами с удивлением уставилась на этого архаического туриста. Через десять минут служебная машина уже везла Дэвида к причалу. Следуя по шоссе, размеченному сигнальными огнями, как в аэропорту, шофер миновал несколько металлических порталов, пересек насыпную земляную площадку, заставленную тысячами одинаковых контейнеров. Наконец автомобиль затормозил перед сверкающим корпусом «Нью-Панамы», огромным стальным корытом, на котором громоздились другие железные ящики, набитые диковинным товаром.

До этого по ночам Дэвиду снился один и тот же кошмар: он в Атлантике, на борту обветшалого судна. Спившийся экипаж при попустительстве коррумпированных офицеров устремляет на него похотливые взоры. Истерзанного и изнасилованного бандой похотливых садистов, его затем бросают на съедение акулам. Когда он поднялся на борт «Нью-Панамы», у него сложилось впечатление, что это скорее современный корабль с небольшим персоналом и весьма строгими гигиеническими нормами. Стюард показал ему судно и представил капитану, подключавшему новый компьютер для управления движением корабля. Плавание заняло шесть дней. Обеды проходили в кают-компании для офицеров. Завтрак и ужин подавали в каюты. Вот и все.

Единственное волнение Дэвид испытал при виде стрелки острова Манхеттен в тот момент, когда корабль, покинув Ньюарк, вышел в океан. На протяжении всего плавания погода была скверной. Качка, страшная тошнота, бесконечное пребывание на палубе, где легче чем в каюте переносишь качку, вереница туч, действующая на нервы, мрачное море и впадины между волн, готовые затянуть вас… Держась за поручень и подняв глаза к небу, Дэвид с завистью провожал взглядом набитые туристами самолеты.

На пятую ночь шторм стих. Рано утром, взбираясь по трапу, Дэвид почувствовал, что ему удается сохранять более-менее устойчивое равновесие. Когда он вышел на палубу, сквозь рассеивавшиеся тучи проглянуло голубое небо. С криком пролетали птицы… Повернув голову, путешественник увидел побережье Франции, вдоль которого корабль плыл уже несколько часов. Бросившись как сумасшедший в свою каюту, он схватил карты, морские и наземные. Дэвид посмотрел в зеркало, пригладил волосы, будто собирался на важную встречу. Повесив на шею бинокль, он вернулся на палубу, чтобы ничего не упустить во время прибытия на землю обетованную.