Сергей Телевной - Ветер противоречий [Сборник]

Поезд въехал на гулкий мост над серебристой рекой, утробно погрохотал, оглашая сельские просторы. Недалекий трактор с косилкой взбрыкнул на краю покоса и в восторге выпустил из трубы облачко дыма.

— Теплится еще жизнь на деревне! — с удовлетворением отметил Иван Иваныч. Он тоже ехал в родное село — проведать мать да братьев-сестер. А может, там и остаться. Городская житуха ему поднадоела. Завод чахнет, уважения — никакого, жена запилила. Да и с Катькой, сельсоветской бледной поганкой, разобраться надо бы. Писала как-то сестра: «Приезжай, Ваня, в сельсовет выберем, ты ж институт имеешь. Катька-то сельсоветская зажралась совсем. Старух местных обижает, дома ихние по дешевке скупает, да пришлым инородцам продает. Приезжай, Ваня».

— Может, и правда, присмотрюсь, останусь в родной деревне, — размышлял Иван Иваныч, почесывая под простыней пятки. — Построю там демократию суверенную.

— Мама, почему поезд дрожит? — вжалась в купейную перегородку Таня-дочка. Ее бездарная мамаша, упаковавшая все копчености, кроме запаха, ответила с перепугу и невпопад:

— Работа такая.

Ада в очередной раз смогла убедиться, что мама-Таня-в-лосинах — окончательная дура, и это не могло не отразиться на ее дочке:

— Гены пальцем не заткнешь, — произнесла она ставшую народной мудрость. Эта уверенность окончательно разубедила Аду украсть пластилиновую Таню.

Лолита, между тем, потянула дембеля в тамбур:

— Пойдем свежего никотинчика вдохнем.

— Щас!.. — дембель распушил аксельбанты, поправил ремень и ниже пояса — а-ля Майкл Джексон. — У нас в горячей точке… — и отправился за Лолитой.

Поезд снова забил мелкий озноб.

Тягучий скрежет тормозов пронзил вязкую материю ветра, наслоившегося в ложбине.

Ада по-животному почувствовала приближение катастрофы. А мама Таня, скованная лосинами, склонилась над пластилиновой дочкой, выводя неуклюжие буквы. Она ничего не чувствовала:

— Возвращаемся назад. Вот, а теперь закругляйся…

— Мама, я устала…

В это время попрыгунья-смуглянка встрепенулась, намереваясь также принять участие в обучении. При этом нечаянно задела подушку ногами и свалила ее на пол. Под подушкой обнаружился сушеный лещ и припрятанный фломастер.

— Мама, мама, вот мой фломастер! — обрадовалась Таня, тряся кудрявой головкой. — А-а-а-а…

— Ах ты, маленькая воровка! — возмутилась мама Таня и завращала бельевыми пуговицами глаз.

— Они с рыбой просто здесь спали, — попыталась убедить в невероятном попрыгунья.

— Оставьте ребенка в покое, — вмешалась Ада.

— У меня книжки есть, зачем мне ваш фломастер, — заявила радужная смуглянка удушливым лосинам.

— Да, это я ей купил, — вмешался в скандал Иван Иванович, отвлекшись от своего сельсоветского будущего и суверенной демократии.

Ада впилась квадратными ногтями в подушечки ладоней, сдерживая гнев. Однако ее вновь охватила пронизывающая тело тревога.

Жуткий гудок электровоза взорвал упругий полуденный воздух. Чудовищно заскрежетали тормоза. Весь состав сотряс чугунный удар. С верхних полок повалились люди и вещи. Никто ничего не понял. Состав какое-то время полз на тугих тормозах. Затем потрясенный ударом локомотив встал.

Как потом выяснилось, поезд столкнулся с заглохшим на переезде скотовозом. Он с километр протянул по полозьям рельсов трайлер с несчастными животными, которых так и не довезли до мясокомбината.

Оглушенные, испуганные люди в панике метались по вагонам. Некоторые проводницы сообразили открыть двери. Протрезвевший вмиг дембель из горячей точки выбил стекло и выпрыгнул под насыпь.

— Эй, мужик, давай спускай детей, — кричал солдат Ивану Иванычу, который замаячил в проеме выбитого окна. Там, однако, первой появилась Ада. Дембель с трудом помог дородной женщине, трагически повисшей в проеме.

— Ты что лапаешь меня, сопляк, — возмутилась она, оказавшись в дембельских руках. Потом спохватилась: — Ой, спасибо, солдатик. Там дети…

Ада, прежде всего, имела в виду попрыгунью-смуглянку.

— Да знаю я, катись отсюда на хер, дура, — зло выругался дембель. — Давай, мужик, подавай детей, — крикнул он Ивану Ивановичу.

Тот, вывесившись по пояс из окна, бережно подал обмякшее тельце попрыгуньи.

Ада перехватила девчушку у солдата, скатилась под насыпь.

— Девочка моя, ты жива?

Девочка оказалась просто без сознания, Ада это быстро поняла.

Тем временем люди высыпали из вагона, кричали, искали друг друга, звали на помощь.

Ада мельком увидела в проеме разбитого окна силуэтик пластилиновой Тани — живая, ну и хорошо.

Она метнулась к дороге, где у переезда сгрудилась вереница машин.

— Давай ее мне, — догнал Аду запыхавшийся Иван Иванович…

— Ее надо в больницу срочно, — Ада пыталась внушить себе и Ивану Ивановичу, что именно она спасительница девочки.

— Документы, деньги не забыла хоть?

— Да взяла, взяла!

Выскочили на дорогу к переезду.

Под насыпью жалобно мычала искалеченная корова — из тех, что везли в скотовозе на мясокомбинат.

— Дорезать надо, — деловито заявил Иван Иванович, но не стал это делать сейчас. Он обратил внимание, что девочка зашевелилась в его руках и открыла мутные глаза.

— Дедушка, а где мама?

— Я здесь, доченька, здесь. Я твоя мама. Пока побудь со мной, — взволнованно заговорила Ада.

Иван Иванович подскочил к водителю легковушки. Сунул ему хорошую деньгу и приказал:

— В село Привольное, в местную амбулаторию. Это километров 150 отсюда.

— Знаю, — сказал шофер, — доставлю.

Иван Иванович вырвал из записной книжки листок, нацарапал адрес.

— Это моя сестра, скажешь: от Ивана Ивановича. Я вечером буду, — и побежал к вагонам.

Жигуленок развернулся на пятачке дороги, вырвался на автотрассу.

— Доченька моя, я с тобой, — Ада ласкала попрыгунью, уверенная, что девочка действительно ее, и она будет с ней всегда…

— А документы мы сделаем, — подумала Ада решительно.

А Иван Иванович, возвращаясь в околовагонную катавасию, дорезал перочинным ножом искалеченную корову. Чтоб не мучилась…

Пермь

Саня Гончар — беспробудно зависимый выпивоха и местный пятидесятилетний поэт — с громким стуком вошел в кабинет к сотоварищу Владимиру Доброскокову. Тот служил среднезначимым клерком в некой бумаготворческой конторе, но в компании местных бесчиновных сочинителей воспринимался как босс.

— Прикинь, Вован, приезжает участковый ко мне, вежливо здоровается, — Саня прямо с порога обратился к Владимиру, который методично рвал бумаги и отправлял их в уже пресытившуюся урну. — Извини, Владимир Павлович, — поправился Гончар, памятуя, что его сотоварищу не нравится, когда вот так, по-пацански называют Вованом. Тем более, когда человеку за 50, не каждый поймет.