Евгений Рожков - В стране долгой весны

— Нужно искать их ближе к сопкам, старый Кергенто говорил, что Еттегин собирался увести стадо в сопки. В середине мая всегда пурга бывает, последняя пурга, а за сопками не так дует, — говорит Омрынто.

Направляемся к сопкам. Собаки бегут довольно бодро, хотя преодолели не один десяток километров. Солнце взошло, но оно только угадывается в густой тучевой хмари.

Снег еще твердый, но часа через три он повлажнеет, и не только мы, но и собаки с нартой будут увязать в нем.

Едем вдоль большого озера с пологими берегами. Летом тут приволье для водоплавающей птицы. Преодолеваем еще один высокий водораздел, спускаемся в долину маленькой неизвестной речушки и сразу же у большой проталины натыкаемся на следы. Омрынто соскакивает с нарты, общупывает руками след, говорит:

— Совсем свежий, только вчера прошло стадо.

Катим по следу, собаки от нетерпения повизгивают.

Сопки как бы придвигаются к нам все ближе и ближе. Вот и предгорье. Олений след ведет по широкому распадку, огибает сопку, выходит к озеру.

Останавливаемся, даем передохнуть собакам. Омрынто изучает в бинокль окрестности.

— Вон куда погнал, за перевал — там хорошая долина, — говорит он мне.

Представляю, как будут скользить собаки и нарта. Что ж делать, стадо совсем рядом, и нет резона останавливаться на дневку.

Вновь трогаемся в путь. Огибаем озеро, на котором уже кое-где проступила необычной голубизны вода. Идем по следу стада. Среди широких отпечатков копыт множество совсем маленьких отверстий, точно кто палкой истыкал снег, — это следы телят.

Стадо тут гнали ночью или рано утром, снег еще не проваливался. Тяжелее всего подниматься в гору. Собаки устали, скулят, ложатся. Снег сырой, рыхлый.

Теперь Омрынто впереди, тащит за постромок всю собачью упряжку, я же толкаю сзади нарту. Пот застилает глаза, от перенапряжения трясутся ноги и руки. Частые остановки необходимы. Я в торбазах, ватной брезентовой куртке с большим капюшоном и ватных, брезентовых штанах с большими накладными карманами, чуть выше колен. Зимнюю толстую кухлянку я сбросил на нарту. В ней уж слишком жарко. Ночью, в пути, когда сидишь на нарте, в ватнике холодно, и кухлянка необходима. Сбрасываю малахай, он висит на спине.

Преодолели самый крутой участок, теперь подъем положе. Делаем длительный перекур. В потных руках Омрынто сигареты мокреют, плохо прикуриваются. Я еще не курю, и это нравится моему спутнику, он прижимист на сигареты.

С трудом поднимаем собак. Силы тают быстро. Низкая облачность, безветрие, неприятное ощущение духоты.

— Может, пурга будет, — говорит Омрынто. — Затишье не к добру.

— Ветер меняет направление, — отвечаю я.

— Все равно плохо.

Теперь-то начинается небольшой спуск, долина зажата сопками. Осматривая в бинокль открывшуюся нашему взору местность, замечаем стадо на склоне одного из холмиков. В долине всегда тихо, тут быстрее тает снег.

Уходит около двух часов на то, чтобы мы спустились вниз и добрались до палатки Еттегина. У бригадира высокий рост, крупная голова, лицо в оспинках, длинные руки и очень самонадеянный, как у всех сильных и волевых людей, взгляд. Палатка стоит на сухом месте, у развесистого куста стланика.

Кругом спокойно пасутся важенки с телятами. У Еттегина самое прирученное и самое управляемое стадо. Другие вряд ли смогли б прогнать в сопки оленей. Животные заартачились бы и не пошли по ущелью и перевалам.

— Чай готов, — пожав нам руки, говорит бригадир. — Часика два отдохните и начнете считать. Ночью буду перегонять стадо в более надежное место. Не сегодня-завтра крепко дунет.

Мы уловили в тоне бригадира приказ, но смолчали, он отвечает за стадо.

Кормим собак, лезем в палатку и пьем чай. От усталости меня одолевает сонливость. Не замечаю, как засыпаю. У усталого человека не бывает снов.

Просыпаюсь от толчка. Еттегин трясет меня за плечи. Смотрю на часы — четыре дня. Следовательно, мы с Омрынто проспали не два, а все пять часов.

Распогодилось. Сквозь рваные, тяжелые облака прорывается солнце. Мир пятнист и оттого, наверное, кажется веселым.

Помощник Еттегина — пастух Каваугье, мужчина лет под пятьдесят, щуплый, кривоногий, делает тропу от поляны, на которой паслось стадо, к другой, тоже большой, что метрах в трехстах от первой. Затем он начинает голосом подзывать важенок, приманивая их. Олени любят соль. Важенки замечают пастуха и бегут к нему, вначале одна, потом вторая, а следом за ними бегут телята. Каваугье отходит метров на сто, и опять важенки замечают его. Так он доводит первых животных на проталины. За первыми остальные тянутся цепочкой, по проторенной пастухом дорожке.

Каваугье возвращается на поляну и подгоняет тех важенок, что паслись в отдалении.

Сверяем с Омрынто и бригадиром записи. Разница в пять телят — пустяковая разница. Тут же составляем акт просчета и подписываем его.

Омрынто возвращается в палатку, мы с Еттегином ходим по стаду. Бригадир показывает двух хромающих оленей. Нет, у них не попытка, этой болезни сейчас не может быть — элементарные вывихи. Оленухи поправятся.

— Подрастут телята, — говорит бесстрастно бригадир, выслушав меня, — я забью на мясо этих важенок. Не люблю, когда в стаде есть порченые. Потом пойдет, пойдет, и не остановишь. Во всем должен быть порядок.

Что именно «пойдет», я не понял, но с бригадиром спорить бесполезно — он хозяин стада.

Расспрашиваю Еттегина о том, когда в стаде проводился обмен быков-производителей. Давно, он уж и не помнит когда. Делаю запись в блокноте. Племенная работа в бригадах нашего колхоза ведется из рук вон плохо. Бригадир просит, чтобы завезли производителей из соседнего колхоза, пастбища которого простираются к лесотундре, там олени крупнее.

Говорю Еттегину, что препараты и шприцы мною оставлены в ярангах. Теперь до летовки вряд ли кто из ветврачей побывает в его стаде: вскрываются реки — ни пройти ни проехать. На недавних курсах я научил бригадира делать оленям уколы. Важно сразу же погасить вспышку копытки.

Возвращаемся к палатке. Каваугье успел приготовить обед: отварил большую кастрюлю оленины.

— Ыскэку — яловую недавно забил, — поясняет Еттегин, лицо его непроницаемо, спокойно.

— Какие будут заявки? — спрашивает Омрынто.

— Каждый год собираешь заявки и не выполняешь, — отрывисто бросает бригадир.

— Выполним, выполним… — охотно обещает Омрынто.

Небо опять в тучах, похолодало, и вскоре пошел снег.

10 мая

Дневку устроили прямо в тундре, у озера, на проталине. Неподалеку увидели свежие медвежьи следы. Спим по очереди: весной медведи злы и опасны.

Во время своего бдения, я подстрелил гуся. Он сел на соседнюю проталину, и я снял его с первого выстрела.