Виктор Пожидаев - Чистые струи

Собака посмотрела на нее укоризненно и улеглась у ног.

— Тебя она давно почуяла. Не чужой, думаю, коль спокойно чует. И словно зовет к тебе! Чужого-то обворчит. А потом гляжу — корзинка. Славно ягод взял! Чего ж Максима не позвал?

Васька замялся.

— Ну не таи… Что он дурачок, так я и сама знаю. Нет, умный пацан-то, только верткий уж больно. Изменчивый. К нему с лаской — все для тебя сделает. А чуть что — затаится и будет мстить. В отца, верно. Чего уж тут непонятного.

Васька присел рядом, стал гладить Бахру.

— А ведь она тебя любит! Максима — нет!

— Хорошая…

— С хорошими хорошая. А сколь она меня от дурных защищала! Да ладно. Забыто уже! Иван ее сильно прибил… Злобу срывал. Вот непутевый.

Васька страдал от этого откровенного разговора. Он чувствовал, что мал еще постигать заботы и горести взрослых, а потому не поднимал глаз. Гладил и гладил горячую спину задремавшей собаки.

— Стара уже. Стара… Не охотница уже. И щеняток не оставила. Какие бы щенятки были! Тебе бы одного, Игнатке парочку. Тот собак любит! Да не ведутся у него все. То пришибут специально, то утащат. Вот маетной человек! Просто сталистый какой-то… С Иваном такие друзья были! С малых лет. Да вот один прямой, а другой — гнутый. Уж и так он Ивана и сяк. Подобру все, по-человечески. Не понимал по-человечески… И все ж не Игнат Ивана милиции отдал. Не он. А тот как озверел. На суде все куражился: пришибу, мол, как выйду, дружка поганого. Только он, мол, видел меня с сохачом. Выследил! А Игнат-то выследил, но сначала ко мне явился. Вот, мол, так и так, Вера, сажать я его не буду, но и мне здесь не жизнь. Нарочно ведь душу рвет, а обещал… А как Ивана посадили, ссох совсем. Все в работе, в работе. Приходит к нам будто виноватый в чем. Максиму-то, сопляку, наговорили на Игната.

Тетя Вера вытерла платком глаза. Совсем как старушка, а ведь молодая, не старше Васькиной матери.

— Ты… Что это я… Грибочков вот набрала! — оживилась она. — Эх и хороши! Ты-то что не берешь? Гля, ступить негде, красно! А вот масленочек! Попался! Встопорщил листочек и стоит себе. Одинешенек. А осиновиков много… Много осиновиков. Полежи, Бахра, полежи еще, милая, скоро пойдем.

— А я, теть Вер, ленков напластал! Ух сколько их тут! Только не донести. Ягода ведь еще.

— И! Отыскал беду! Пустому тяжело идти, а с добычей — куда как радостно. Я тебе подмогну. Бери грибов-то, справимся! На сетку-то. Так прихватила, без надобности.

Васька прикрыл травой рыбу и нырнул в кусты.

— Осиновик здесь хорош! Чист и духовит. — Тетя Вера срезала яркие шляпки и совала Ваське в сетку. — Да что ты! Куда их мне, вон сколь натоптала! Да! Вась! Забыла сказать-то! Я здесь горностайку видела. Уж такой милехонький! Шустрячок. По бережку носился. Как подкушенный. Выискивал чегой-то. Бахра спугнула, а то бы и тебя порадовал, забава. Во! Гля, какой щелкунчик! Жалко рвать. Только высунулся, несмышленыш. Не, не буду. Детеныш совсем. Всех не побрать, а, Вась? Потом ты его хряпнешь… с Максимкой. А что! Не для красоты ведь выставлен. Пользу давать должен. Все для пользы, все. Что слон, что комар.

— Комар? — засмеялся Васька. — Уж конечно!

— А что! Ты погоди смеяться! Он и лягушек, и рыбу питает. Ты его личинок-то видел? Не? То-то! Теми червячками столько рыбы кормится! Вот попроси Максимку, он покажет. Или где-нибудь поворошите, полно червячков комариных.

Васька ласково посмотрел на побуревшего от его крови комара, стряхнул:

— Лети, зараза, раз такой полезный!

Но тут же звякнул ладошкой себя по уху, заскоблил ногтем зудное место.

— Хватит, тетя Вера, некуда уже!

— Ну и ладно! Попьем давай и пойдем потихоньку.

Возвращались они довольные удачным днем. Часто садились отдыхать. Бахра тут же ложилась возле ног и, засыпая, беспомощно дергала тяжелой головой.

— А какая охотница была… Зайца загоняла до упаду. Сколь к крыльцу перетаскала! Всяк зверья характер изучила. Уж на что рябок дикой. Собаки не переносит. Чуть что — фыр! А эта и рябка на месте удержит. Знает, чем его заинтересовать, подивить. А уж на топтыжку и сохача первая была заводила. Собаки ее слушали, потому и целы были. Дураков-то звери сразу рвут. Да… Время. Крольчаток вон лижет. Жалость какая-то в ней появилась. Не охотница уж, нет! А дороже мне почему-то. Характера не стало, ума прибавилось.

К Песчанке они вышли к раннему вечеру. Намаялись с такой поклажей. Один бы Васька и дольше шел: тетя Вера мало давала ему корзину нести, а ведь в ней вся тяжесть. Бахра все чаще ложилась, набиралась сил, а потом догоняла.

У реки она отчего-то затревожилась, стала скулить и токаться хозяйке в ноги.

Тетя Вера как-то странно взглянула на Ваську, поставила корзину:

— Давай-ка отдохнем как следует… Успокойся, чего ты, дуреха такая!.. Дома уж поди. Придем скоро!

— Люди вон… — Васька и сам заволновался ни с того ни с сего. — Неладно что-то.

Бахра встопорщила загривок, присела, но тут же сорвалась с места и тяжелыми прыжками понеслась туда, к косе, где суетились фигуры мужчин.

— Ба-а-ахра! — неожиданно звонко и отчаянно закричала тетя Вера. Но тут же голос у нее сел. — Догони, Вась… Верни…

Васька резво догнал быстро уставшую Бахру, на ходу толкнул ее в путань прибрежного тальника. Но она и не обратила на него внимания, выправилась, выпрыгнула на тропинку и скоро уже была рядом с людьми.

Васька обрадовался, увидев среди них Балашова.

— Дядь Игнат!

Бахра жалась к ноге егеря, скалила зубы, словно охраняла его от разъяренного зверя.

Балашов, казалось, и не заметил Ваську, размахнулся и ударил прикладом новенького ружья о торчащую из песка корчу. Полоснули желтые брызги щепы. Еще одно ружье в руках у егеря.

— Дядь Игнат!

Приклад обломился по шейку.

Их было четверо, одетых по-охотничьи — в выцветшие брезентовые костюмы и раскатанные бродни, возбужденных, раскрасневшихся мужчин. Васька узнал только одного — высокого и плотного, с властным длинным лицом — инспектора ГАИ Белова. Он бывал в поселке часто. Во время хода красной рыбы дежурил на дорогах с работниками рыбоохраны. Один из четверых был еще крупнее Белова. Выпуклые глаза, с сильной горбиной нос. Всклокоченный какой-то, словно очумевший. Он держал в руках карабин Балашова. Держал за ствол как палку, будто собираясь ударить им подходившего егеря.

— Купишь! Ружья ты нам купишь! — горбоносый оттягивал карабин за спину. — В зубах принесешь… А вот карабин… Убери собаку — пристрелю!

Бахра вцепилась ему в сапог, рвала и захлебывалась злостью. Горбоносый пятился, отмахивался от нее прикладом, то пропуская нужную секунду, то угадывая ее…

Балашов изловчился и вырвал у него карабин.

— Ни с места!

Что-то говорил сидевший у костра Белов, кто-то кричал от машины. Женщина вроде. А двое торопливо прятали в мешок мокрый капроновый невод. Васька видел все сразу и почти ничего не видел. Сердце стучало часто и сильно, как тогда, когда бежал за Максимом с сопки.