Виктор Пожидаев - Чистые струи

Первую ягоду и брать-то приятно. Круглый плотный лист голубичника сидит на еще живой, крепкой шейке, не осыпается в совок битой рыбьей чешуей. Если и попадет в корзину малость, то это старый лист, отмерший с начала лета. Выбрать его — пустяк, и не здесь, а у ручья, где и сполоснуться, и напиться можно.

Васька отстегнул от пояса батин дюралевый совочек. Совочек любому под руку — легкий, с оттяжкой назад, чтоб взятая ягода в него затекала, а не сыпалась на землю. Зубья из тонкой нержавейки. Отец знает, какой длины их делать. Это тоже важно. Удлинишь — гнуться будут, скоротишь — много не захватишь. Ручка также важна. Поперек совка, как дужка у ведра, она, когда низко посажена, заставляет тебя давить рукой ягоду. А высоко слишком сделаешь — совок гулять в руке будет, колебаться как маятник.

Но Васька не думал сейчас об этом, он привык к этому хорошему совочку давно. Скребанул несколько раз — полный! Сыпанула на дно корзины хорошая порция голубой сладости. Это тебе и варенье, какого поискать, и компот знатный.

Ух и ловкий совок! Сам! Сам подныривает под тучные кронышки темно-зеленых кустиков. Прочесывает их стальными зубками. Сам, отяжеленный. ягодой, взлетает над корзиной и опрокидывается. И корзинка дружна с ним! Заплясала, заиграла вокруг лучших кустиков, вошла в азарт. Васька будто бы только наблюдал чуть со стороны за славно сработавшейся парой. При этом он успевал окидывать быстрым взглядом застывший простор вековой мари, вытирать промокшим рукавом разгоряченный лоб, шлепать ладонью но опухающим от комарья ушам.

Странный шорох за спиной дернул его будто током Брызнула голубая струйка не удержавшейся в совке ягоды.

Зверь и человек уставились друг на друга. В глазах зверя плескались страх и жадность. В глазах человека была радость встречи.

Старый бурый енот тащил еще живую ворону. Видно, предсмертная возня птицы мешала ему ощущать пространство, а азарт от легкой добычи лишил обычной осторожности.

Васька не хотел ему зла, но и встреча была хороша! Вот сейчас, сейчас… юркнет в куст — и будто не было его. Разве всегда подумаешь, прежде чем сделаешь… Прыгнул Васька вперед — хоть тронуть его, пушистого. Запомнить, какая она на ощупь, эта маленькая дикая собачка.

Енот взвился свечой, ударился спиной о валежину и, взвизгнув от боли, уже не поднялся. Он лежал грудью на подломленных передних лапах с открытыми глазами, в которых не было уже ни страха, ни жадности — пустота.

В это время трепыхнулась очнувшаяся от смертельного сна неудачливая ворона. Заворочалась, стараясь встать на ноги, но сквозь глубокие прокусы в шее хлынула светлая кровь, уносящая остатки совсем уже слабой жизни.

Васька и верил и не верил в гибель енота. Он знал, на что способны эти хитрецы. Но старик мог умереть и от разрыва сердца. Зря пугнул, зря… Долго Васька разглядывал его — и любуясь, и жалея. Взял сучок, провел им по спине. Не шевельнулся. Ударил. Сначала тихонько, потом сильнее. Нет. Все… И уже смело ухватился за крепкую лапку, потащил к корзине. Что ж теперь! Чучело дядя Игнат сделает… Это тебе не бурундук. Такое чучело и в школу отдать не стыдно.

Звенели комары, пекло солнце, а Васька все гонял и гонял совочек по зеленым гребням волн.

Наконец он приторочил к поясу потрудившийся на совесть совочек, обвязал марлей чуть раздавшуюся корзину, чтобы не расплескать добытое на пнях-колодах, и направился к еноту.

А того и след простыл! И не просто исчез, лукавый, прихватил с собой и ворону.

Васька так и сел. Елки-палки!

Успокоился он не скоро. Но все-таки успокоился. Пусть живет! Нет, а какая выдержка!

Брюхатая корзина все руки оттянула. Эх, собирался короб сделать! Сделал… Шел бы сейчас себе, размахивая руками…

Кое-как дотащился до знакомого ручья. Чуть выше, за поворотиком, жердевый мостик. Но — куда спешить! Сунулся Васька к воде — в горле совсем сухо. Вот те на! А в яме, под самым берегом — пара ленков! Как уж они его не заслышали, не завидели — шут его знает. Стоят!

Да ленки-то! По локоть. Вот тебе наука! Удочка карман не оттянет. Все должно быть у лесовика. Все!

Не стал Васька пугать осторожную рыбу. Мысль мелькнула: можно прийти. А что! Прийти специально, может, их здесь вообще полно.

Смотри, что получается. Не будь разиней, мог бы принести домой корзину ягод, енота, ленков… Аж сердце заныло у Васьки.

Да что теперь… Пошел к мостику. Глянул в сторону — что-то желтеет в траве. Подосиновик! Здоровый, чистый! Куда его теперь… А вот еще и еще! Вот день! Вот невезуха!

В рубашку? Комары зажрут. И еще… И еще… Завтра! Обязательно! Подумаешь — далеко! Ну и что?

Васька раздвигал ногами траву и везде натыкался на оранжевые шляпки. Высыпало гриба! Так, нечаянно, поддел он комелек толстого сухого прута. Вот и удилишко!.. А удилишко-то — с леской.

Васька оглянулся, словно не нашел, а украл… И поплавок, и крючок! А поплавок… его! Васькин! Точно Конечно, дяде Игнату сделал как-то. Из старого веника. Вот и петелька из тонкой проволочки, и резинка, отрезанная от красной трубочки.

Червей он наскреб тут же, задрав полу травянистого берега. В плотной темной земле их было что в банке. Одного сразу же отправил на кованый крючок, остальных закутал в мохнатый лопуховый лист и сунул в карман.

Выглянул из-за куста — стоят! Сдвинулись, будто шепчутся.

Шепчитесь!

Булькнул в воду и сразу малость побелел вьющийся червяк. Понесло его течением. Мимо бы пронесло, да Васька не простак, направил куда надо. Заплясал он под самыми мордашками удивленных рыб. Примяли они червяка без суеты, не прерывая бесшумной беседы.

Васька знал, как выводить добычу — по течению, сначала подальше от берега, чтобы не напугать оставшуюся в одиночестве рыбину. Остановил заупиравшегося ленка, положил удилище и стал выбирать тонкую лесу. Спокойнее! Спокойнее! На! — вымахнул из воды красивую рыбу. Прижал рукой. Тише…

Снова выглянул из укрытия. Пусто!

Он надрал высокой травы, смочил ее в воде и прикрыл толстолобого ленка. Нежный! Не карась. Тот сутки на песке под солнцем проваляется, а брось в воду — пойдет.

Надо искать в других ямках…

Когда он, ощущая в руке приятную тяжесть шести ровных, словно братьев, ленков, вышел из-за поворота, впереди, где должна быть корзина с ягодой, что-то заворочалось. Васька не испугался, но сильно встревожился. Остановился в нерешительности. Хоть бы палка какая… Да что и с палкой, если…

Васька взвизгнул. Как смертельно испуганный енот. Прямо на него несся волк.

— Б… б-ббахра!

Лайка стукнула его лбом в ногу, села и задышала часто-часто. Глаза ее смеялись и радовались.

— Теть Вер! А я думал… Такую даль! Как вы…

— И! Даль… Я эти дали тыщу раз обходила. Даль! За грибами я и за Синьку ходила. Не веришь? Иван-то мой был ходок! До смерти затаскивал. Всегда с собой брал. Это уж потом, когда Максимка появился, домовничать стала. А уж втянулась гулять-то! Когда и с Максимкой, малым еще, упрусь не ближний свет. Какая тут даль-то! Туда-сюда — и солнце еще не село. А с Бахрой и вовсе не одной, правда, Бахра?