Виктор Пожидаев - Чистые струи

Вышли из дому вроде в темень, но еще и огород до конца не прошли, как Мишка понял, что уже рассветает. Небо из черного становилось фиолетовым, цвет его слабел. Вывиднелась плотная стена леса, а когда перелезли через забор, связанный дедушкой из еловых жердинок, стали различаться первые деревья.

— Тут кто-то уже ходил, — заметил Шмаков Мишкин след, — только не разберу — вчера или уже сегодня.

— Вчера, — Мишка боялся, что дядя Петя увидит его петли. Надо бы поскорее пройти их, а то смеху будет…

— Ну как, Миш, не холодно?

— Не-а!

— Хочешь ружье понести?

Мишка почувствовал себя вполне готовым к любым неожиданным встречам. Ружье было совсем легкое и надежное — Шмаков ухаживал за ним — куда там! Вон только по валенкам стукает.

Мишка глазел по сторонам, ожидая нападения зверя: а что? Не в парке ведь!

Шмаков, как назло, шел по вчерашним Мишкиным следам, через ельник, в березнячок… Но вот вроде уже и прошли… Не заметил!

— Ружье! — закричал шепотом дядя Петя. — Скорее, заяц!

Мишка споткнулся, упал, совсем зарывшись в снег. Дядя Петя поспешно продувал стволы. А заяц танцевал вокруг подрагивающей березки, будто дразнил их, подпрыгивал, падал на бок и сучил в воздухе размашистыми лапами.

И Мишка словно очнулся!

— Он в петле! Дя Пе! В петле! Поймал!

Шмаков оглянулся, будто испугавшись чего-то, повесил на плечо ружье.

— Фу ты! Чуть не стрелил. Кто ж это его заарканил?

Мишка уже боролся с огромным беляком, падал с него, хватал руками пустоту.

— Не надо, Миш! Пойдем!

— А заяц?

— Хозяин заберет. — Шмаков уже направился было дальше.

— Да это мой заяц! — закричал ему вслед Мишка. — Я же петлю ставил!

На руках заяц затих, не дергался. Мишка не отдавал его Шмакову, крепко прижимал к груди. Белый лесной зверь пах свежим снегом и еще чем-то — то ли сеном, то ли подмороженной капустой. Он крепко прижал к спине широкие лопушистые уши и выставил напоказ крепко-желтые резцы, подрезавшие, наверное, уже не одну осину.

Возле изгороди они замешкались. Перелезть ее с зайцем Мишка не мог, а отдать дяде Пете не хотел. Шмаков стал отвязывать жерди, делать проход.

И только в темных сенцах дома заяц сильно задергался, закричал диким, резким голосом. Мишка даже испугался немного. Да еще бабушка выскочила, переполошенная совсем.

— Ну-ну… — уговаривал беляка Мишка. — Чего ты! В лесу же хуже. Там волки.

— Мишанька! Кто же это тебе дал?

— Дал! — весело воскликнул Шмаков. — Сам взял! Вот шустряк! Прямо за огородом зайца прижучил!

— Чьи кровя! — появился в сенцах дедушка. — Тащи его в хату!

Зайца упрятали в мешок, он там уснул, наверное. Потому что не шевелился. А дедушка и дядя Петя начали лепить в коридоре, возле умывальника, просторную клетку. Она получилась ничего себе, сверху — как стол.

— Вот и ладно! Вот и ладно, — радовалась бабушка, мне тут как раз стол нужен. Всякую посуду ставить. И зайцу у дверей не жарко будет. Красив-то как!

Беляк забился в угол клетки. Мишка натолкал ему сена, положил кусок хлеба и воды поставить не забыл.

Шмаков не переставал удивляться:

— Идем… Сидит! Я — давай ружье! А он в петле! Чуть не стрелил. Разве впопыхах разберешься! А это Мишкин, оказывается. Вчера поставил, сегодня — есть! Шустряк!

После обеда Мишка пошел к Ветке. Дядя Петя утеплял ей будку — обшивал снаружи старым матрасом. Вместе с Мишкой сменили умятую подстилку, натолкали внутрь кучу пакли, разворошили. Теплое гнездо получилось! Ветка забралась в будку и сразу улеглась.

— Не отошла еще совсем, — будто извинялся за нее дядя Петя. — Но есть лучше стала. Отойдет!

Потом они снова пошли смотреть зайца. Бабушка улыбалась, довольная:

— Дед ему овса насыпал — ест!

— Да ну! — не поверил Шмаков, просунул в клетку свою мозолистую ладонь.

Заяц зашевелил толстыми, как жилка, усами, потянулся к ладони, приподнимая свой куценький зад. Он ел из руки осторожно: набив рот, чуть пятился и садился.

— Скажи кому! Засмеют. Где это видано, чтобы дикий зверь сразу к руке потянулся? Ну Мишка! Вот уж везучий! То волка палкой забьет, то косого приворожит.

— Чьи кровя! — хихикнул из кухни довольный дедушка. — Мы еще не то могем!

— Вот все слушаю тебя да молчу. А чего молчать? Кровя! Вроде бы только ты и ость свет в окошке. А уж я тут ни при чем. Какие там у тебя кровя! — передразнила его бабушка. — Наша-то порода, пожалуй, пошустрей, поделовитей будет. Вон мои братовья — плечисты, бог ничем не обидел. И старики они крепкие, куда тебе, лысому! Мишка-то в отца, а он — весь в них. От матери, значит, от меня все перенял. Кровя!

— Пусть! Пусть! — уже всерьез наступал на нее дедушка. — Только ваша порода земельная, домашняя. Как есть все валенки, на смелое дело не расшевелишь. А мы-то — охотники! Вольные, каленые. Волка — поленом! Зайца — за уши. А ты как думала! Кровя! Вот они где и выплыли кровя.

Шмаков смеялся.

— Чья правда, Петр? — обратился к нему дедушка.

— Ваша! — добродушно ответил дядя Петя. — Смешались кровя, и добрые дети пошли. Лучше тех и тех.

— Вот так! — победно глянула бабушка.

Ночью заяц шуршал сеном, гремел перевернутой миской. Мишка просыпался, слышал его и все радовался, радовался… Он подумал вдруг, что беляк мог и задохнуться в петле. Куда и сон делся! Пробрался тихонько в коридор.

Мишка гладил зайца, чувствуя под легким скользким Мехом тонкие ребрышки, и жалел его. «Худышка! — шептал он тихо в темноте. — Сена вволю поесть не дают, гоняют по лесу. Не буду вас больше ловить. Хватит сена! Все не съедите. Сколько для этого животика… Ого! Молодец, набил! Вот подожди, я тебе утром морковки достану. Она сладкая! Пробовал морковку, нет? Попробуешь! И брюквы дам. У бабушки есть. И свекла есть».

— Мишанька, ты чего это не спишь?!

Мишка ловко пробежал в темноте через зал и юркнул в постель. Но он еще не спал, когда бабушка зажгла на кухне свет. Наступило повое зимнее утро. И еще не кончились Мишкины каникулы. Так здорово!

А время бежит!.. Не то что в городе. Мишка оглянуться не успел, а уж только три денька до отъезда осталось. Отец телеграмму прислал: почему, мол, не пишешь. Еще и писать! Тогда вообще ничего не успеешь. Но чтоб сильно-то родители не волновались, дал ответную: «Жив здоров чего и вам желаю Михаил».

Заяц Мишкин жиреть стал. Да так быстро! Щеки нарастил, бока округлил. Забавный! Все подряд ест. И с полу, и с рук. Бабушка на него нарадоваться не могла: любит, когда хорошо едят. Не понравилось только, что беляк ее резиновый сапог схрумкал, до самой подметки.

— Значит, организм требует! — утешил ее дедушка.

Мишке за сапог очень неудобно было, будто сам его съел. Да и потом чувствовал, что заяц — какая-никакая, а все же обуза для дедушки с бабушкой. Это для Мишки они готовы на все.