Джером Дэвид Сэлинджер - Ранние рассказы [1940-1948]

Корин рассмеялась — от души рассмеялась. Ей вдруг показалось очень несправедливым, чтобы эта умненькая молодая особа вернулась в Вермонт с неосуществившимися или почти неосуществившимися желаниями.

— Мэри — могу я называть вас Мэри? — начала Корин.

— Банни. Никто не зовет меня Мэри.

— Банни, вы бы могли пожить немного у нас, когда ваша тетя уедет. Если она разрешит. Правда. У нас есть отличная комната, куда мы даже и не…

Расчувствовавшись, Банни Крофт пожала Корин руку. Затем она засунула руки в карманы жакета. Ногти у нее были обкусаны до мяса.

— Я что-нибудь придумаю, — сказала она твердо и улыбнулась.

Было заметно, что Банни не склонна мириться с безнадежными обстоятельствами. Через какое-то время Корин уже казалось, что Банни водит ее по своему вермонтскому дому, с любовью и отвращением подмечая все, что там стояло, росло или валялось. Вот появилась и тетя Корнелия: смешная старая дева, лишенная чувства юмора, ведущая в одиночку войну на множество фронтов, но, главным образом, против прогресса, пыли и развлечений. Корин слушала с интересом, то посмеиваясь, то с сочувствием покачивая головой.

Но задвигавшиеся по дому слуги задели ее за живое всерьез. Когда Банни с неописуемой нежностью заговорила о старике-дворецком Гарри, которого обожала и которому была предана как родному, Корин с внезапной горечью вспомнила Эрика, отцовского шофера, давно покойного.

— А Эрнестина! — с чувством восклицала Банни. — Бог мой! Если бы вы видели Эрнестину! Горничную тети Корнелии. Жуткая клептоманка, сколько ее помню, — с удовольствием припечатала она. — Но когда я попала в дом тети, одна Эрнестина — кроме Гарри — понимала, что маленькая девочка — не низенький взрослый. — Банни усмехнулась. Глаза ее погрустнели; глаза были красивые, серо-зеленые и большие.

— Многие годы я брала на себя вину за всякие мелкие пропажи, которые случались в доме. Да и до сих пор беру. Бог ты мой, тетя Корнелия тут же уволит Эрнестину, если узнает о ее… недостатке. — Она улыбнулась.

— А как поступала тетя, я имею в виду, когда вы были маленькая, — когда вы признавались в грехах Эрнестины? — изумленно и с любопытством спросила Корин. Она поразилась и даже немного позавидовала находчивости, благодаря которой ее гостья, как видно, безболезненно пережила детство.

— Как поступала? — Банни передернула плечами — жест показался Корин чересчур ребячливым для ее возраста. Банни улыбнулась. — Да так, ничего особенного. Запрещала пользоваться библиотекой. А Эрнестина все равно добывала для меня ключ. Ну или не позволяла ездить верхом. Что-нибудь в этом роде.

Корин вдруг взглянула на часы.

— Рэй должен был уже прийти, — сказала она виновато, — мне ужасно неловко, что он задерживается.

— Неловко! — вид у Банни сделался перепуганный. — Бог ты мой, миссис Форд. Я и надеяться не могла, что он… что он вообще выберет время, чтобы встретиться со мной… — Банни в волнении потерла хрупкое запястье, однако спросила: — А ему удалось просмотреть мои стихи? Я хочу сказать, у него нашлось время?

— Ну-у, насколько я знаю… — принялась выкручиваться Корин, но тут же почувствовала облегчение, услыхав, как открываются двойные двери гостиной.

— Рэй! Наконец-то. Присоединяйся к нам, дорогой.

Корин представила гостью. Банни Крофт заметно разволновалась.

— Садись, милый, — обратилась молодая жена к молодому мужу. — У тебя усталый вид. Выпей чаю.

Форд уселся на стул между двумя женщинами, потом чуть отодвинулся назад и тут же спросил:

— Вы пытались напечатать что-нибудь из своих стихов, мисс Крофт?

Корин невольно съежилась. Ее муж задал вопрос ледяным голосом.

— По правде говоря, нет, мистер Форд. Мне не кажется, что стихи… нет, не пыталась, — ответила Банни Крофт.

— А могу я узнать, почему вы прислали их мне?

— Ну, бог ты мой, мистер Форд… не знаю. Я просто подумала… захотела узнать, получается у меня хоть что-то или нет… я не знаю, — в глазах Банни Корин увидела мольбу о помощи.

— Милый, выпей чаю, — повторила Корин испуганно. Ее муж вошел в комнату живой и невредимый. Его красивая голова была при нем. Гений тоже. Но куда делась его доброта?

— Не хочу, Корин, спасибо, — отказался Форд. Без доброты ему определенно чего-то не хватало.

Корин налила Банни Крофт еще чашку чая и отважно взглянула на мужа.

— Интересные стихи, дорогой? — спросила она.

— Что значит — интересные?

Корин осторожно налила себе в чай сливок.

— То есть, я хотела сказать — хорошие?

— У вас хорошие стихи, мисс Крофт? — спросил Форд.

— Ну… я… я… я надеюсь, мистер Форд…

— Вы не надеетесь, — сдержанно возразил Форд, — неправда.

— Рэй, — огорченно сказала Корин. — В чем дело, дорогой? Но Форд смотрел на Банни Крофт.

— Неправда, — повторил он.

— Бо-ог ты мой, мистер Форд, если мои стихи… ну-у, совсем не хорошие… то я даже не знаю. Я хочу сказать… бог ты мой! — Банни Крофт покраснела и убрала руки в карманы жакета.

Форд вдруг встал. Глядя в пол, он сказал Корин:

— Мне надо идти. Вернусь через час.

— Идти? — спросила Корин.

— Я обещал заглянуть к доктору Фанку, если мы вернемся сегодня.

Это было вранье, причем неприкрытое. Корин не имела возможности ответить. Взглянув на мужа, она молча кивнула. Обратившись к Банни Крофт, Форд сказал:

— До свиданья, — что в данных обстоятельствах было более чем логично.

Молодой муж наклонился и поцеловал молодую жену, которая немедленно обрела дар речи.

— Милый, если бы ты сделал мисс Крофт несколько толковых замечаний, которые бы…

— Ой, нет! — взмолилась Банни Крофт. — Прошу вас. Это совсем… я хочу сказать, не обязательно… правда!

Форд, который по дороге из Канады подхватил насморк, достал носовой платок и высморкался. Убирая платок, он медленно произнес:

— Мисс Крофт, я прочитал ваши стихи, все до единого. Я не могу сказать вам, что вы — поэт. Потому что это не так. Дело вовсе не в том, что ваш язык плох, метафоры избиты или надуманны, а редкие попытки писать просто — беспомощны до того, что у меня от них раскалывается голова. Это бы еще куда ни шло.

Он внезапно сел, как будто только и мечтал посидеть.

— Придумывать, вот что вы умеете, — объяснил он гостье, причем в его тоне не было слышно упрека.

Он посмотрел на ковер, собрался с мыслями и откинул кончиками пальцев свесившиеся на виски пряди.

— Поэту не надо придумывать стихи, они открываются ему сами, — говорил Форд, не обращаясь ни к кому. — Место, где протекает Альф, священная река, — продолжал он не спеша, — было открыто, а не придумано.

Он смотрел в окно, словно, сидя на стуле, видел то, что находилось очень далеко отсюда.

— Не выношу, когда придумывают, — заключил он.