Мигел Соуза Тавареш - Экватор

— Значит ли сие, что они были ему проданы тем, кто имел на это соответствующие полномочия?

— Именно так, сэр.

— Тогда кем же? — Дэвид уже встал и стоял спиной к Алистеру перед окном, за которым виднелась центральная площадь Гоалпара. Не дрогнув, он услышал от него тот самый ответ, о котором уже догадался:

— Вами, сэр. — Дэвид развернулся на каблуках вокруг своей оси и взглянул на своего начальника полиции:

— И за сколько же я продал подсвечники мистеру Рашиду?

— За пятьсот тысяч фунтов, сэр. Сумму, которую вы проиграли во дворце раджи.

— Я вижу, вы хорошо информированы о моей частной жизни, Алистер.

— Это является частью моих обязанностей, сэр. Речь идет не о вашей частной жизни, а всего лишь о том, чем она способна скомпрометировать правительство штата и интересы Британии.

В голосе Алистера Смита слышалась легкая дрожь, кроме того, Дэвиду показалось, что взгляд его чуть затуманен и влажен. Сам же он ощущал себя погруженным в некую иррациональную мглу и медленно плывущим внутри какого-то ночного кошмара. «Передо мною безупречно честный человек», — подумал про себя Дэвид, однако мгла от этого не рассеялась. Ничто уже не могло рассеять ни ее, ни охватившее его чувство тошноты и отвращения.

— Алистер, я думаю, мне больше не стоит пытаться вводить вас в заблуждение. Как я и ожидал, вы профессионально справились с вашей работой. Мне лишь остается апеллировать к некоему чувству личной симпатии, которую вы, возможно, ко мне испытываете. Как вы понимаете, обнародование данного инцидента будет означать мой позор и конец карьеры. Могу ли я рассчитывать на вашу помощь и дружбу, дабы попытаться избежать этой катастрофы?

— Сэр, я всегда испытывал к вам абсолютное восхищение и был в высшей степени предан Вашему Превосходительству. Считаю, что ваш приезд в Индию стал лучшим событием, которое здесь могло когда-либо произойти. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам, если только это не будет противоречить моей чести, долгу и не обернется несчастьем для нас обоих. Скажите, каких действий вы ждете от меня?

— Какими доказательствами о том, что подсвечники ему продал именно я, располагает Рашид?

— Квитанцией о продаже, за подписью Вашего Превосходительства.

— Несчастный! Конечно же, я об этом совсем забыл!.. Однако же, в ней написано и скреплено подписями нас обоих, что у меня есть месячный срок, чтобы выкупить эти подсвечники по цене продажи.

— Да, это так. Я прочитал все бумаги. Проблема в том, что он требует, чтобы подсвечники вернулись в лавку и были выставлены там на продажу в течение всего этого месяца, а также и по истечении данного срока, если Ваше Превосходительство их так и не выкупит. Таким образом, весь город будет знать, что у него продаются, совершенно законным образом, те самые подсвечники, которые раджа Гоалпара подарил английской Короне в знак своей верности Англии.

— В таком случае, Алистер, все, о чем я вас прошу, это добиться от него разрешения на то, чтобы подсвечники оставались во дворце, пока я буду стараться найти эти самые пятьсот тысяч фунтов.

— Сегодня утром я уже пробовал договориться об этом, перед самым приходом к вам. Я потратил битый час, чтобы убедить этого еврея, но он так и не уступил.

— Почему? Что ему стоит? Неужели он хочет уничтожить меня?

— Он говорит, что один англичанин обвинил его в том, что он взял на продажу вещь из дворца губернатора, и что его держат за обвиняемого в этом преступлении. Говорит, что на кону стоит его репутация честного торговца, и что единственный способ подтвердить ее состоит в том, чтобы показать, что обвинение необоснованно. Для этого-то ему и нужно забрать подсвечники — чтобы он мог выставить их у себя в лавке. Кроме этого, он также угрожает возбудить дело против полиции Гоалпара, которую обвиняет в воровстве, потому что она, с его слов, забрала у него то, что ему принадлежит, за что он заплатил пятьсот тысяч фунтов; в подтверждение заключенной сделки у него есть все бумаги, подтверждающие ее законность. Я прошу прощения за то, что мне приходится точно воспроизводить его слова, но он также угрожает тем, что обратится к журналистам с обвинениями полиции Гоалпара, которая обвиняет его в не совершенном им преступлении, делая это исключительно для того, чтобы выгородить настоящего преступника — Алистер Смит, смутившись, сделал паузу — которым, исходя из сказанного, должны быть вы, Ваше Превосходительство.

Дэвид почувствовал, как перед ним обрушился целый мир. В качестве последствий своего отчаянного поступка он предвидел все что угодно, только не то, что какой-то англичанин зайдет в лавку этого еврея, узнает подсвечники и заявит об этом в полицию. Но даже при таком раскладе нужно что-то делать, думал он. Его личная история, его Индия не могут кончиться вот так вот просто, из-за одной безумной ночи за карточным столом.

— Алистер! Но ведь можно же что-то сделать?! Разве он не должен быть готовым пойти на компромисс, дать мне время разобраться с ситуацией, найти необходимые деньги, чтобы покончить с этим кошмаром?

— Поверьте мне, сэр, я уже все это перепробовал. Если бы у меня были пятьсот тысяч фунтов, пусть бы даже они являлись всем, что я накопил за тридцать лет в Индии, и всем, причитающимся мне с уходом на пенсию, клянусь, я бы предложил их вам взаймы в эту же секунду. Для меня нет ничего более удручающего, чем видеть, как один из самых блестящих на моем веку губернаторов оказывается выбитым из седла простым негоциантом-евреем из лавки древностей.

— Но все же, какой срок он мне дает? В конце-то концов, он же должен дать мне какой-то срок?

— Двадцать четыре часа, сэр.

— Двадцать четыре часа?

— Да. Он хочет либо пятьсот тысяч, либо подсвечники к завтрашнему вечеру.

— А вы, Алистер, какой срок даете мне вы?

— Сожалею, сэр, поверьте мне, я глубоко сожалею, но ничего лучшего я предложить вам не могу. Если Ваше Превосходительство к завтрашнему утру не сможет отыскать пятьсот тысяч фунтов, до конца дня я буду вынужден прийти во дворец, забрать подсвечники и вручить их мистеру Рашиду. У меня просто нет другого варианта, иначе будут представлены бумаги, обвиняющие в краже саму полицию. И тогда вместо одного скандала случатся сразу два.

— А ваш доклад в Дели — когда вы его собираетесь отправить?

— Через два-три дня, сразу после.

Оба замолчали под тяжестью обрушившегося на них стыда. Все, что Англия символизировала собою в Индии и на что она всегда претендовала — доблесть, честность, служение долгу, — все рассыпалось здесь, в этой комнате, под ногами двух человек, ясно осознающих причастность каждого из них к этой драме, последствия которой безжалостно разведут их в разные стороны. Самый блистательный из губернаторов Ассама, самый многообещающий представитель кадрового состава Индийской гражданской администрации был побежден за карточным столом и оказался стоящим на коленях перед торговцем антиквариатом. Размеры этой катастрофы не поддавались никакому описанию.