Григорий Диков - Пастух

Ну и на подарки потратился крепко, как полагается. А что деньги беречь, когда они рекой из кружек сыпятся, только успевай пересчитывать! Епископ так доволен был, что обещал похлопотать в Синоде и сделать монастырь первоклассным, как работы закончатся.

Нил смотрит на колокольню и сам глазам не верит. Вот чего, думает, я смог достичь усердием! То ли еще будет! Мужички торбеевские, которые меня выпороть хотели, до сих пор на земле пресмыкаются, в поте добывают жалкий свой хлеб, а я, как сокол, к облакам взвился и парю над ними в голубой небесной выси. Денег у меня много, ни в чем не нуждаюсь, работает на меня почти сотня человек. А самое главное, что я со всеми важными людьми в губернии перезнакомился и везде вхож, даже в дворянские дома.

И верно, в тот год Нил много знакомств полезных завязал, и стал через эти знакомства брать на стороне новые подряды. Сперва в уезде, потом в губернии, а потом и из других губерний стали звать на работу его артель. Нил никому не отказывал, а только и успевал, что новых людей нанимать и отправлять в отдаленные уезды. Завел он в банке счет, нанял помощников, чтобы за исполнением заказов приглядывали, и купил половину каменного дома под контору.

Жил Нил теперь от артели отдельно, снимал барский особняк с садом, а на строительство в монастырь ездил в коляске с кучером. Да и то сказать — если и ездил, то не каждый день. Теперь у него другие заботы стали. Раньше Нил вместе с работниками по лесам ползал или в котловане глину месил, а теперь стал брезговать. Целый день бумаги перекладывает, рабочих нанимает-увольняет да с поставщиками ругается. И деньги пересчитывает. Денег у него теперь стало так много, что он их в рост начал давать и землю скупать в пригородах, под новое строительство или для перепродажи.

А по вечерам Нил в благородные дома ходил: к судье, к полицмейстеру, к директору гимназии. И везде ему рады, представляют гостям так: «Вот Ефим Григорьевич, наш чудо-строитель! Русский Густав Эйфель!» Кто такой этот Эйфель, Нил не знал, но на всякий случай улыбался и кланялся застенчиво: «Что вы, господа, я человек простой, посконный, так сказать. Строю по Божьему наущению да по старинке, как деды и прадеды строили». Говорит так и на брата-келаря поглядывает, а тот ему головой качает: так, мол, продолжай, правильно говоришь. А по вечерам, после благородных домов, брал Нил коляску и уезжал тайком в трактир на пристань или за город, к цыганам.

Как-то в июле получил он приглашение от полицмейстера: «Извольте нам сделать честь и прийти на чай в пятницу, к четырем часам пополудни». Нил со слугой Филимошкой ответ прислал: буду с превеликим удовольствием. И с четверга стал к визиту готовиться: сходил к мусье Жану в торговых рядах и приказал подстричь, расчесать и уложить волосы и бороду по последней моде. Потом сюртук выбрал — из лучших, в которых ездил в Нижний о товаре рядиться, и смазные сапоги надел, луковицу часов в кармашек заправил, золотую цепочку выпростал и в таком виде в гости пошел.

Входит в ворота, его проводят в сад. А там столы расставлены со скатертями, и публика все чистая: чиновники, дворяне, и все больше наследственные, не личные. Мужчины во фраках, дамы в белых платьях, в перчатках и с кружевными зонтиками. Оркестр играет на лужайке, слуга в жилетке носит гостям шипучее вино и какие-то закуски маленькие на серебряном блюде.

Нил, впрочем, от шипучего вина отказался, а вместо этого выпил клюквенной крепкой наливки. Выпил, закусил, снова выпил, а потом пошел с гостями здороваться и хозяев искать. Ходит Нил между столами и кланяется гостям без улыбки, по-мужицки. Дамы и барышни ему улыбаются. А мужчины — кто кланяется в ответ, а кто глаза прячет. Знает Нил, что, почитай, уже половина чиновников в городе с ним дела ведет, а другая половина его должники.

Тут к Нилу наконец подошел хозяин, полицмейстер, а с ним две дамы — жена и дочь. Полицмейстер Нилу поклонился и говорит радушно:

— Ефим Григорьевич, как мы рады, что вы наконец пришли! Знаю о вашей исключительной занятости и очень, очень ценю, что нашли время. Вот, познакомьтесь — наша дочь Лариса. Ларочка, покажи гостю сад! — И в спину ее пихает легонько.

Ларочка в краску ударилась, батистовый платочек в руках комкает, близко подойти боится. Видно, что неловко ей к мужику в смазных сапогах идти, да разве папеньке откажешь?

Ларисе Дмитриевне уже двадцать первый год минул, а она все в девицах. Как ни тщился полицмейстер ее замуж выдать, да кто ж ее такую возьмет? Тщедушная, бледная, нос длинный в веснушках и бородавка большая на правом ухе, вроде сережки.

Нил, однако, виду не подал и на бородавку решил не смотреть. Напротив, перестал хмурить лоб, учтиво поклонился и протянул Ларисе Дмитриевне локоть. Она взялась бледной ручкой за его рукав и пошли они по саду. Нил первым разговор завел, и стал расспрашивать Ларочку о том, как живется ей в городе. И четверти часа не прошло, как Ларочка уже заметно повеселела и освоилась: рассказала Нилу про концерт на пристани, который третьего дня видела, потом про цветы около дома градоначальника, и про яблоневые деревья, которые садовник из Астрахани привез для городского сада над Волгой и которые не прижились.

Нил на нее смотрит, слушает, да не слышит. Глядит на ее бледную шейку, на завитки белокурых волос из-под шляпки, на холеную ручку, и думает: «Знала бы она, что с мужицким сыном, с сиротой, с убивцем сейчас под руку гуляет и вежливые речи ведет — испугалась бы? Убежала? Родителям бы сказала или нет?»

Тут слуга подошел и шипучего вина предложил. Нил в этот раз отказываться не стал; взял с подноса два полных хрустальных бокала: один для себя, а другой для Ларочки. Та смутилась:

— Я не пью вина, Ефим Григорьевич!

Нил смеется и отвечает:

— Разве это вино? Это ж как лимонад! Вы, Лариса Дмитриевна, настоящего вина не пили, мужицкого, зеленого!

Ларочка нехотя согласилась и выпила, и после того еще больше разговорилась. Стала с жаром рассказывать, как ей в городе тесно да душно, как хочется людям пользу приносить, да только для этого надо в Москву ехать, или в Казань, или в Петербург, на курсы. Только маменька с папенькой ее не отпускают, а она в столицах не знает никого…

Нил ее слушает, головой кивает, а сам слугу знаком подзывает — иди, мол, сюда вино закончилось. Раз слуга вино доливал, другой, — а потом Нил бутылку забрал с подноса и стал с ней по саду ходить, себе и Ларочке подливать. Льет в хрусталь шипучее вино и дивится, как преобразилась полицмейстерова дочь. Вот уже и худоба ее кажется привлекательной, и веснушки на длинном носу не пугают…