Уильям Кингстон - Молодой раджа

-- Стреляйте же, сагиб, стреляйте! -- вскрикнул шикари-валлах.

Но Реджинальд не решился послушаться его. Медленно тигрица прокрадывалась вперед, опасаясь его, вероятно, больше, чем прежнего своего врага. Она направила на Реджинальда свой взгляд, в котором недоверие было смешано со страхом. Сознавая свое бессилие вступить в борьбу, она, по-видимому, решилась, если можно, ускользнуть от новой беды, но свалилась от истощения на землю. Туземцам казалось просто безумием со стороны Реджинальда то, что он тут же не порешил с нею.

-- Нет, я не стану стрелять в нее, -- сказал Реджинальд в ответ на их настоятельные советы. -- У белых людей не принято убивать лежачего врага. Смотрите -- бедная тигрица глядит на меня, точно умоляет о помощи!

-- Как вам угодно, сагиб, -- ответил шикари-валлах. -- Но когда она оправится, то станет матерью бесчисленных тигров и тигриц. И кто может сказать, скольких людей они уничтожат?

Аргумент этот мог бы и подействовать на Реджинальда и в конце концов он разрешил бы егерям убить тигрицу, если бы в это самое время она не бросила на него такого взгляда, в котором, казалось ему, он прочел мольбу о помощи. Но когда он подошел к ней в то время, как она растянулась на земле и не в силах была двигаться, она громко и сердито зарычала, защелкала зубами и выставила когти своей здоровой лапы, подобно тому как вытягивают когти кошки, точно собираясь схватить его. Но он продолжал подходить к ней, думая взять зверя живьем. Обращаясь к тигрице мягким голосом, он подошел к ее голове, держа при этом свое ружье наготове, так чтобы можно было выстрелить в нее, если бы она вздумала повернуться, чтобы напасть на него. Но она была слишком тяжело ранена для того, чтобы двигаться. Мало-помалу он совсем приблизился к ее голове и, опустившись на землю, попробовал погладить, продолжая все повторять ласкательные слова. Сначала, когда он похлопывал тигрицу по голове, она бросала на него подозрительные взгляды, точно спрашивая: что ему нужно от нее? Но вскоре поняв его дружелюбные намерения, она перестала ворчать. Наконец она протянула свою изодранную лапу и, казалось, просила его сделать, что он может, чтобы облегчить ее страдания. К счастью, в кармане у него была бутылочка с маслом, которым он облил ее лапу, потом взял платок и осторожно сделал перевязку. Казалось, это сразу успокоило страдания животного; свирепый вид ее исчез, и она устремила на него взгляд, исполненный признательности, пытаясь в то же время полизать его руку.

Ничто не могло сравниться с удивлением шикари-валлаха и его товарищей, отошедших было на приличное расстояние, когда тигрица встала и медленно пошла за Реджинальдом, точно собака за своим хозяином. Однако же она не позволяла другим охотникам подойти к себе и зарычала так, что они тотчас же разбежались. При этом Реджинальд подозвал ее к себе и, ударив слегка по голове, старался дать понять ей, что она должна обращаться с ними, как с друзьями. Она поняла это, и когда они подошли, то более не выказывала ни малейшего признака или желания нанести им вред.

-- О сагиб, -- вскрикнул шикари-валлах, -- смотрите! Да это вовсе не дикая тигрица. У нее на шее золотой ошейник. Должно быть, она принадлежала какому-нибудь великому радже и убежала из его дворца.

Рассмотрев ее поближе, Реджинальд нашел то, что было открыто проницательными глазами туземцев, -- золотой ошейник, отчасти скрытый шерстью животного.

-- Теперь не может быть сомнения, -- заметил Реджинальд, -- что это -- то самое животное, которое мы видели прошлой ночью. Во всяком случае, это -- моя собственность, и я вполне уверен, что она не пойдет ни за кем другим.

Тем временем шум и крики загонщиков перестали доноситься до них, и Реджинальд догадался, что они пошли по другой дороге. Несколько выстрелов, издали долетевших до них, указывали на то, что Бернетт и его партия напали на дичь; но так как он не находил никакого удовольствия в охоте на тигров, то ему хотелось поскорее вернуться в бунгало, где они рассчитывали остаться до следующего вечера, чтобы затем пуститься в дальнейший путь. И ему хотелось в самом деле удивить своих приятелей доставшимся ему призом, в то время как Бернетт наверняка будет хвастаться числом убитых нм тигров. Сказав проводникам, которые вели слонов, что он вернется назад пешком, и приказав им не говорить ни слова о его пленнице, он поспешил домой в сопровождении своих двух удивленных спутников.

-- В самом деле, -- заметил шикари-валлах, -- это удивительный молодой человек! Как смело подошел он к тигру, у меня даже теперь дрожат колени, когда я только вспомню об этом. О Аллах, это мужественный юноша!

Реджинальд шел, положив свою руку на голову тигрицы, и придумывал, какое бы дать ей имя. "Она, видимо, привязалась ко мне и будет следовать за мной, как собака, -- сказал он про себя. -- Несомненно, она будет полезна мне, так как я полагаю, что ни один разбойник, ни даже туг (представитель тайной секты душителей) не осмелятся напасть на человека с такой защитницей, как тигрица... Как же мне назвать ее? Виолетта? Виолетта? О нет, между ними нет ничего общего. Фесфул? Верная? О да, Фесфул. Я думаю, что она это название оправдает. Итак, имя ее будет Фесфул"!

Пока он придумывал имя тигрице, они добрались до бунгало майора Сендфорда. Гостиная представляла собой обширную комнату, украшенную шкурами антилоп, бизонов, оленей и других зверей, на которых развешаны были туземные мечи, луки, стрелы, копья и боевые топоры. Пол был устлан шкурами медведей, леопардов, тигров и диких коз, и по всему этому расставлено множество столов, кушеток и кресел всевозможных форм.

Поставив три стула подряд, Реджинальд покрыл их шкурами, так чтобы образовался навес, и, подозвав к себе Фесфул, приказал ей лечь рядом. Сам он расположился на кушетке в ожидании приятелей. Еще издали он заметил приближение слона Бернетта.

-- Э, какой же вы лентяй, как я вижу: вернулись домой и не притащили с собой ни одной шкуры, -- сказал Бернетт, входя в комнату.

-- Ну, нельзя сказать, чтобы я пришел домой без единой шкуры, -- отвечал Реджинальд. -- Эй, Фесфул, сюда!

При этих словах тигрица высунула голову из-под навеса и с таким угрожающим видом взглянула на Бернетта, что тот отступил назад и вынул один из своих пистолетов.

-- Не стреляйте, -- вскрикнул Реджинальд. -- Она ручная, хотя я только сегодня утром захватил ее. Знаете ли что! Я был ее спасителем, и она чувствует признательность за оказанную ей услугу.

Бернетт не хотел верить своим глазам, пока Реджинальд не рассказал ему, в чем заключался секрет ее неожиданной, как казалось, прирученности.

За обедом Фесфул улеглась у ног своего нового господина и с признательностью принимала небольшие кусочки, которые ей бросали. Но Бернетт предупредил его, что тигрицу следует накормить посытнее, иначе она, мучимая голодом, может удовлетворить свой аппетит человеком или же каким-нибудь домашним животным, которое встретится ей по дороге. Вечером Реджинальд снова перевязал ее больную лапу, и она по-прежнему выказывала ему знаки признательности.