Хелен Саймонсон - Последний бой майора Петтигрю

В последнее время его беспокоило, что прогулка и эта метафора настолько сплелись, что застряли у него в мозгу. У него уже не получалось гулять и думать о результатах скачек, например, или о том, что пора перекрасить гостиную. Он винил в этом отсутствие собеседника, которому можно было бы высказать эту мысль. Возможно, если за чаем возникнет пауза в беседе, можно поделиться своим наблюдением с миссис Али.

Миссис Али шагала неторопливо, а майор шаркал рядом, пытаясь идти с ней в ногу. Он уже забыл, каково это — подстраиваться под женскую походку.

— Вы любите гулять? — спросил он.

— Да, я стараюсь выбираться на утренние прогулки три-четыре раза в неделю, — сказала она. — Я та самая безумная леди, которая бродит по лугам на рассвете и слушает птичий хор.

— Нам бы всем следовало к вам присоединиться, — сказал он. — Эти птицы каждое утро творят чудеса, и весь мир должен проснуться и услышать их.

Он часто не спал по ночам, прикованный к постели бессонницей. Не в силах пошевелить пальцем, он чувствовал, как бежит по венам кровь. Так он лежал, глядя на бледные очертания окна, ожидая появления солнца. Но прежде, чем небо начинало светлеть, просыпались птицы. Сначала — обычное чириканье, а затем трели и свист превращались в поток музыки, в хор, пение которого лилось из кустов и деревьев. Услышав эти звуки, он вновь обретал способность пошевелиться, потянуться, и паника отступала. Взглянув в окно, где небо уже голубело, он засыпал.

— Мне, наверное, стоит завести собаку. Никто не считает собачников ненормальными, даже если они гуляют в пижамах, — заметила она.

— Что вы сегодня взяли в библиотеке?

— Киплинга, — ответила она. — Библиотекарь взял на себя труд сообщить мне, что это детская книжка, но дело в том, что ее действие происходит в этих местах, — она показала майору обложку «Пака с холмов», которого он много раз читал в детстве. — Раньше я читала только его индийские книги, вроде «Кима».

— Я привык считать себя поклонником Киплинга, — сказал майор. — Боюсь, в наше время он вышел из моды.

— Вы имеете в виду, что он не популярен среди нас, бывших туземцев? — спросила она, подняв бровь.

— Нет, что вы… — замялся майор.

Он не был готов отвечать на такой прямой вопрос. Его мысли лихорадочно метались, и на мгновение ему показалось, что в конце набережной, повернувшись в сторону города, стоит Киплинг — в коричневом костюме и с пышными усами. Он бросил взгляд вперед и понадеялся, что разговор увянет сам собой.

— Я и в самом деле лет двадцать его не читала, — сказала миссис Али. — Он казался частью мира, который отказывался переосмыслять значение империи. Но с возрастом, боюсь, я стала сентиментальной. Нелегко во всем сохранять юношеский пыл, правда?

— Я преклоняюсь перед вашей логикой, — сказал майор, подавив в себе желание выступить в защиту империи, которой служил его отец. — У меня лично никакого терпения не хватает анализировать политические взгляды писателей. Он написал тридцать пять книг — их и анализируйте.

— Кроме того, мой племянник будет вне себя, когда увидит книгу, — сказала миссис Али с легкой улыбкой.

Майор не был уверен, стоит ли спрашивать что-нибудь о племяннике. Он сгорал от любопытства, но задавать прямые вопросы было неловко. Познания о родственниках его деревенских знакомых были весьма обрывочны. Информация собиралась, словно бусины, одна за другой нанизываемые на леску, и он частенько забывал более давние сведения по мере поступления новых, поэтому никогда не обладал полной картиной. Например, он знал, что дочь Альмы и Алека Шоу живет в ЮАР, но не помнил, то ли она замужем за пластическим хирургом в Йоханнесбурге, то ли за торговцем пластиком в Кейптауне. Он знал, что в последний раз она приезжала домой еще до смерти Нэнси, но об этом не говорилось в открытую; он только догадывался о том, как страдают ее родители.

— А есть у вас другие племянники и племянницы? — спросил он.

Его беспокоило, нет ли даже в столь невинном вопросе намека на отсутствие у нее детей и на то, что она, должно быть, родом из большой семьи.

— Племянник только один. У его родителей — это брат моего мужа и его жена — еще три дочери и шесть внучек.

— Должно быть, он их любимчик, — сказал майор.

— В детстве он был моим любимчиком. Боюсь, мы с Ахмедом ужасно его избаловали. — Она прижала книгу к груди и вздохнула. — Господь не дал нам своих детей, а Абдул Вахид был точной копией мужа в детстве. Он был сообразительным и восприимчивым мальчиком. Я надеялась, что когда-нибудь он станет поэтом.

— Поэтом? — переспросил майор, пытаясь представить себе сердитого юношу, слагающего стихи.

— Мой деверь положил конец этим глупостям, как только Абдул Вахид вырос настолько, чтобы помогать в магазине. Наверное, это было наивно с моей стороны. Мне так хотелось познакомить его с миром книг и мыслей и передать ему то, что досталось мне.

— Благородный порыв, — заметил майор. — Но мне после войны довелось преподавать английский язык в пансионе. Так вот, заставлять читать мальчишек старше десяти лет — безнадежное дело. У большинства из них не было ни одной собственной книги.

— Не могу такого даже представить, — сказала она. — Меня вырастили в доме, где были тысячи книг.

— В самом деле?

Он не хотел, чтобы его вопрос прозвучал слишком удивленно, но раньше ему не приходилось слышать о лавочниках с большими библиотеками.

— Мой отец был ученым, — сказала она. — После раздела Индии он стал преподавать прикладную математику. Мама рассказывала, что при переезде ей было позволено взять с собой два котелка и фотографию родителей. Все ящики были забиты книгами. Моему отцу было очень важно прочесть все.

— Все?

— Да. Художественная литература, философские и научные труды — конечно, это весьма романтическая миссия, но ему удалось прочесть поразительное количество книг.

— Я стараюсь читать по книге в неделю, — сказал майор. Он гордился своей небольшой библиотекой, в основном состоящей из книг в кожаных переплетах, купленных во время поездок в Лондон у немногих достойных книготорговцев, кто еще работал на Чаринг-Кросс-роуд. — Но, надо признаться, сейчас я в основном перечитываю давних любимцев — Киплинга, Джонсона; никто не сравнится с великими.

— Не могу поверить, что вы любите Сэмюэла Джонсона, майор, — сказала она со смехом. — Он совсем не следил за гигиеной и ужасно грубил бедному Босвеллу.

— Увы, гениальность и личная гигиена зачастую находятся в обратной зависимости, — сказал майор. — Мы бы многое утратили, если бы в погоне за общественными приличиями порастеряли гениев.

— Ну, они бы хоть иногда мылись, — сказала она. — Вы правы, конечно, но я считаю, что неважно, что человек читает — каких авторов любит, какие темы, — главное, чтобы он что-нибудь читал. Необязательно даже иметь собственные книги.