Арно Гайгер - У нас все хорошо

И они отправились в путь — here we go, here we go [77] «Мы едем, едем, едем…» (англ.). , — и Петер запел развлечения ради песенку о Джимми Брауне, был такой моряк и так далее. Затем он благоразумно признал, что Фредди Куинн [78] Фредди Куинн (р. 1931) — австрийский эстрадный певец и киноактер. по сравнению с Дэвидом Боуи полное ничтожество, разумеется. Но лучше уж Фредди Куинн, чем «Молчание в лесу» [79] «Молчание в лесу» («Schweigeu Walde») — западногерманский фильм 1955 года по одноименному роману Людвига Генгофера. (или песенки, которым его научили в детстве).

— Согласимся с этим, дамы и господа?

Машина миновала небольшой перевал и покатила под уклон. Они проезжают мимо многочисленных пансионов, поворот налево, прямо, поворот налево, поворот направо, за следующим поворотом открывается вид на южные предгорья Альп.

— Обещаю вам четырнадцать дней хорошей погоды, — объявляет Петер. — Я угостил рюмочкой шнапса своего тезку-святого, так что он нас не подведет.

Филипп тихонько смеется и отодвигается от окна, спасаясь от солнечных лучей, которые светят с его стороны — ему напекает руку и ногу.

— Ты что так расселся? — ворчит Сисси.

— Я?

— Убери ногу на свою сторону!

— Мне жарко у окна.

— Перед отъездом у тебя было достаточно времени, чтобы сообразить, с какой стороны будет светить солнце, когда мы поедем на юг.

— А ты тогда не свешивай свои волосы на мою половину.

— Я и не свешиваю.

— Еще как свешиваешь.

— Да заткнись ты.

— Дура.

Филипп опять отодвигается в свой угол. Через некоторое время он смеется, немного лукаво, как гном.

Сисси жалуется:

— Папа, эта свинья пукает, у меня сейчас кровь носом пойдет.

— А что я? — откликается Филипп.

Его нежное мальчишеское лицо с непропорционально большими, потому что уже вырос, зубами заливает краска — от щек до самого лба и до корней волос.

— Кто портит воздух, ты или Господь Бог? — спрашивает Сисси.

— Но я ничего не могу поделать, — оправдывается он, снова заходясь в тихом смехе гномика, исходящем не то из носа, не то из живота. Немного погодя он, икая, отворачивается к окну и начинает рассматривать плотную стену из деревьев и кустов.

— Дурак, — резюмирует Сисси, сдувая с лица прядь волос и заправляя ее за правое ухо.

Теперь испорченный воздух доходит и до Петера, он опускает боковое стекло. Однако Сисси, сидящая за его спиной, как за надежным укрытием, ворчит, что поток ветра лохматит ее волосы. Ах вот как? Петер снова поднимает стекло.

— Вон там, впереди, это Медвежья стена, — объясняет он, вглядываясь в плывущий в дорожном мареве горный склон. — А за ним альпийское пастбище, его отсюда не видно.

Как и ожидалось, его комментарии проигнорированы. Петер — единственный, кто испытывает какую-то солидарность с австрийскими пейзажами, кто видит больше, нежели открытые пространства и безлюдные деревни, словно слепленные из песка и распадающиеся сразу, как только машина оставляет их позади. Филипп засыпает. Сисси хоть и смотрит в окно, но с таким видом, словно пытается отыскать там смысл жизни, который, кто его знает, может, и содержится в воздухе в виде крошечных частиц материи. Хочется пожелать ей в этом успеха.

— Ну порадуйся хоть немного, — просит ее Петер.

— А я не рада, и все тут, — брюзжит она, очаровательно показывая ему язык.

Отпускное настроение что-то никак не складывается. Притом что все вздохнули с облегчением, узнав годовые отметки в школе, включая и Петера, который, не получив на подпись ни одной контрольной, не исключал неприятных сюрпризов. У Сисси за год несколько троек и даже двойка по математике, которой, по ее словам, она вполне могла бы и избежать. У нее нет прогулов, значит, ходит в школу охотно, и даже создается впечатление, что в каникулы ей не хватает школы со строгим распорядком дня. Филипп же, напротив, в течение добрых полугода ходит в школу с зеленым лицом и нуждается на каникулах в отдыхе от «ужасов капиталистической системы успеваемости» (по выражению Сисси). Последние контрольные он зарубил полностью, абсолютно выдохшись к тому времени, а также и потому, что в начале июня пришлось усыпить его любимицу Кару. Свою роль наверняка сыграло и то, что некоторые учителя (особенно преподаватели старшего поколения) имели зуб на маленького флегматика. Накануне Троицы (Петер узнал об этом окольными путями) учитель истории на виду у всего класса вытряхнул на пол портфель Филиппа. В нем оказался наслоившийся и окаменевший мусор последних лет: сломанные карандаши, содержимое точилки, кусочки ластиков и клочки бумаги, канцелярские скрепки, огромное количество крошек, а также заплесневелые остатки бутербродов, сросшиеся в одно целое с салфетками, в которые они были когда-то завернуты. Фу, какая вонь, можно себе представить. А кто ему, собственно, рассказал об этом? Филипп к тому же — единственный в классе, кому так искренне удается забывать о послеобеденных занятиях в школе. С футбольным мячом под мышкой он звонит в двери одноклассников, чьи матери, многозначительно кивая, замечают, что лучше бы ему сидеть сейчас за партой вместе с другими. Да, вот уж действительно маленький простофиля. Его можно только от души пожалеть. Даже Петеру до сих пор не удалось обнаружить в сопляке никаких талантов. Ловкостью он, во всяком случае, тоже не отличается: просто невозможно научить его свистеть, засунув два пальца в рот или с помощью травинки, у него только щеки потом болят. Деловой хваткой мальчишка тоже не обладает. Когда он должен стоять на площади и навязывать прохожим бойскаутские лотерейные билетики, он, возвращаясь вечером домой, приносит их все до единого обратно, кладет на кухонный стол и беспомощно пожимает плечами в безмолвном ожидании (надежде?), что добрый домовой все за него сделает как надо. В нем напрочь отсутствует тщеславие — ни в спорте, ни в отношениях с девочками, которые, правда, его еще совсем не интересуют. Смелость ему тоже не присуща. И в самом деле, что за бедолага.

— Филипп, помнишь, как в парке «Пратер» тебя вырвало после езды на «американских горках»?

— Думаю, у меня боязнь высоты.

— А в комнате смеха? Ты так застеснялся своего вида, что тут же захотел уйти оттуда.

— Мне было еще плохо после «горок».

— Повезло же мне с братиком, — вздыхает Сисси.

— Она вовсе не это хотела сказать, — вмешивается Петер. — Сисси, у тебя замечательный брат. И у тебя есть все причины гордиться им.

— Только он что-то пукает многовато.

— Дура.

— Эй вы, там сзади, держите себя в руках.

Они проезжают Мюрцталь и едут дальше в юго-западном направлении. На съезде с автобана у местечка Мюрцхофен, на обочине кукурузного поля, граничащего с лесом, стоят дети и продают вишню. Для защиты от солнца они привязали к жерди, вбитой в землю, старый зонт, который бросает тень на ящики с вишней.