Александр Бахвалов - Время лгать и праздновать

Юля невольно вздрогнула, потому что прежде всего ощутила, что это «не та рука», но продолжала смотреть на нее в зеркале так, чтобы он не подумал, что это пастырское прикосновение — предел его свободы в общении с ней. Помедлив, он положил вторую руку на другое плечо и опасливо привлек к себе.

— Ты озлоблена, что-то произошло, я вижу… — голосом сострадающего влюбленного произнес он, не глядя в зеркало.

Она пожала плечами, ничего не подтверждая, никак не возражая. Мгновение неопределенности, нерешительности… Он посмотрел на ее отражение. Юлино лицо приняло очень заинтересованное выражение: она давала понять, что выслушает все, что он скажет в сострадательном духе… Но Олег вдруг запрокинул ей голову, с киношной решимостью больно поцеловал и тут же отпустил — как опамятовался.

— Уж ты прости…

— Бог простит. Впредь будешь аккуратнее. — «Перепугал, идиот!..»

Ткнувшись к зеркалу, она вскинула подбородок, чтобы хорошенько рассмотреть воспаленно покрасневшую нижнюю губу.

— У тебя сердитые глаза.

Юля пожимает плечами — со стороны виднее. И не торопясь водит по залу этими своими глазами. Ей наплевать, что в них давно нет искорок удивления, живого блеска, который придавал ей столько прелести. Она больше не следит за собой — за тем, что и как говорит, свеженькое личико все чаще дурнеет в неприязненных выражениях.

— Такими глазами провожают.

— Ага. Пароходы.

«Уточнение» прозвучало насмешкой, сводящей его слова к тому пошловатому смыслу, в котором невозможно было продолжать. Минуту он ждет, что она поймет, что невежлива, но взгляд ее тупо невозмутим: нечего пялиться, я ничего такого не сказала. Шут с ней. Ему все равно, она уже не может огорчить его. Он сидит в позе постороннего, без особого интереса наблюдая, как она высвобождается из рук, которые ее не держат.

— Такими глазами смотрят в спину тем, кто уходит. Иногда — вслед самому себе, своему прошлому… — Он хотел облегчить ей задачу и всячески подводил к разговору, вокруг которого, насколько он мог понять, они кружили с первых минут встречи. Но она или пренебрегала его подсказками, замыслив подступить к перезревшей теме как-то по-своему, или попросту не давала себе труда вслушиваться в его слова.

Нерецкой посмотрел на часы:

— Еще посидим или пойдем?..

Не отвечая, она задержала взгляд на ком-то за его спиной.

— Тебя гипнотизируют.

— Кто?..

— Дама в голубом пальто. Наливается пивом и сверлит твой затылок. — Юля помешала желтый сок в высоком стакане. — Не упускай случая, дама, по всему видать, опытная. — Юля криво улыбнулась.

— Ты считаешь, чем дамы опытнее, тем привлекательнее?..

— Нет? Скромницы лучше?..

— Если я не ошибаюсь, такого мнения придерживался твой любимый Стендаль.

— Да. Еще Пушкин. Придерживался.

— Они уже «не звучат»?..

— Почему — звучат. На концертах. Но ведь там, сам знаешь, как в церкви: пришел, послушал, уловил — божественным дохнуло, крестись, в смысле хлопай. Отхлопал и — аминь, проваливай. На том и кончаются все Пушкины и Стендали.

— Но люди, наверное, ничего об этом не знают — учатся грамоте, слушают музыку…

— Вот и я о том. В пивные пускают и без музыкального образования.

— Ты же не захотела на выставку.

— И все-таки зря не поддаешься гипнозу — дама что надо!

«Была ли она другой? — Он старался не смотреть, как дергаются в усмешке ее розовые губы. — Я верно сделал, что не дал себе воли — не распустил язык, когда увидел ее спящей и расчувствовался. По крайней мере, мне ничто не помешает сейчас предложить ей, чтобы она не кружила вокруг да около, а говорила без обиняков, мол, проваливай к чертовой матери. И вся недолга. Простенько и со вкусом, как сказал бы Курослеп».

Плеча коснулась чья-то рука.

— Старик, и ты здесь?.. Не ожидал!..

«Легок на помине». И — неузнаваем. Бросалась в глаза застойная улыбка Курослепа, какие получаются у подростков, когда фотограф просит их улыбнуться. И еще он казался выше ростом, двигался пружинисто, готовый каждую секунду броситься куда-то. Причиной метаморфозы, надо полагать, была его спутница: в ожидании, пока он принесет недостающие стулья, спиной к Нерецкому встала плотная девица, обтянутая рыжей кожей дубленки. Распущенными поверх воротника выбеленными волосами она здорово напоминала лошадь игреневой масти. В довершение сходства дубленка была сильно укорочена — с умыслом показать ноги. Такие ноги вынуждают держать их на виду, даже если короткие юбки давно носят одни школьницы. Причем Курослепова спутница придерживалась правила «все или ничего»: наклонившись вытереть залитое пивом сиденье стула, она вынудила Нерецкого отвернуться. А когда поворотилась лицом, он не сразу узнал в ней Костантию. Сбивали с толку выбеленные волосы, тяжелые ушные подвески, крашеные веки, смуглый тон напудренных щек. Прежними остались одни круглые мальчишеские глаза.

Усевшись, Курослеп самодовольно извлек из кармана пальто бутылку в белой бумаге.

— Решили сухонького перед киношкой! — бодро вскинул он бутылку. Повернувшись к Юле, прибавил как бы для нее: — Нам крепкое противопоказано.

— Я вас знаю, — сказала Костантия, брезгливо кривя рот. — Ваш отец директор универмага.

«Кажется, сделка все-таки состоялась. Или они вдвоем надули Ларису Константиновну. Как бы там ни было, Курослеп доволен сыгранной партией. Бабы сдались на его милость. Он имел фору и знал, как вести игру. И при этом кричал, что ни над кем не волен.

Ну и как насчет совести? Встревожит она тебя?..»

Курослеп высвободил из обертки высокую бутылку, наполненную прозрачной золотисто-лимонной жидкостью, и, не справившись руками, вцепился зубами в пластиковую пробку, ухитряясь при этом не отводить от Юли сощуренных глаз.

Нерецкой заметил ее требовательный взгляд и поднялся:

— Нам пора. Извините.

— А вон идет моя мама, — лениво протянула Юля.

По мере приближения к дочери выражение холеного лица Регины Ерофеевны претерпело заметное изменение: полуиспуг первых мгновений сменился приветливым удивлением, за каким обычно следует восклицание: «Как ты меня напугала!», произносимое со вздохом облегчения. Регина Ерофеевна ограничилась укоризненным взглядом в сторону дочери и благожелательным в сторону Нерецкого.

— Ты ко мне?..

— Мы гуляем. — Юля сделала иронический нажим на последнее слово.

— В такую погоду?.. — Регина Ерофеевна с вежливым недоумением подняла глаза на Нерецкого.

— Это Андрей, я тебе говорила.

— Моя дочь стала совсем взрослой!.. — вздохнула она, протягивая руку Нерецкому и как бы впервые разглядывая его. — Взрослее, чем я думала.

Насмешливо наблюдая за матерью — что-то уж больно взбодрилась, — Юля спросила: