Ирма Кудрова - Пленный лев

Так или иначе, Цветаева назвала это «невстречей», а Пастернак позже — «упущенным, уступленным, проплывшим мимо...» Оба сполна пережили горечь этого, совсем уж обидного, разминовения.

Но вернемся к последнему месяцу 1934 года.

Убийство Кирова в Смольном 1 декабря и последовавшие сразу аресты широко комментировались за рубежом. Многих очень, мягко говоря, насторожила перепечатка Постановления ЦИК об ускоренном рассмотрении дел арестованных, запрете кассаций и немедленном приведении приговоров в исполнение. «Союз возвращения на Родину», в котором в эти годы виднейшую роль играет Сергей Яковлевич Эфрон, отправил в Москву телеграмму: «Возмущены контрреволюционным злодеянием...» Другой указ, опубликованный в советской прессе ровно через неделю после убийства, если и не утешил, то явно обрадовал тех, кто жадно ловил хорошие новости и отстранялся от плохих. То было Постановление об отмене с первого января 1935 года карточной системы на хлеб, муку и крупу.

Именно в декабре Цветаева пишет стихотворение, которое Ходасевич назовет одним из самых замечательных, созданных поэтом за все последние годы. Вспомним его начало:

Новогодний номер журнала «Наш Союз» открывался неподписанной передовицей, в ней, в частности, говорилось: «Единственная страна во всем мире, встретившая 1935-й год с радостной бодростью и твердой уверенностью, что в наступившем году ее ждут новые победы и великие творческие достижения, несомненно была наша Родина... Главнейшие трудности преодолены. Страна Советов вступает в 1935-й год с бодрым сознанием, что самое трудное уже сделано, что та работа, те препятствия и те трудности, которые ждут в будущем, несравненно легче того, что уже сделано...»

Не был ли Эфрон автором этого оптимистического прогноза? Предположение мне кажется вполне реальным. Во всяком случае, именно так он представлял себе ситуацию в Советской России — и не он один...

31 декабря 1934 года Цветаева осталась дома; никуда не хотелось идти, и в праздничную ночь рядом с ней был только сын.

Славянскую душу.