Олег Зоин - Вчера

Но через пару дней Сёма не выдержал и после смены поехал трамваем прямиком в Дворец Строителей. Там он легко разыскал комнату с табличкой «Штаб народной дружины» и решительно толкнул дверь.

За столом, покрытым непременной красной застилкой и заваленному пожелтевшими политическими брошюрами и газетами, сидело четверо мужчин, вернее, парней.

Один из них, бледный и худющий словно цыган, с аскетичным лицом, вопросительно взглянул на Семёна. Этого цыганоида Сеня узнал, — то был Кирпичёв, они учились когда–то вместе в шестом классе. Как звали «Кирпича», Семён не помнил.

Сидящие нахально уставились на пришельца, и ему надо было что–нибудь сказать.

— Я, собственно, имею отношение к тем девчатам, которых вчера чуть не убили, — громко, почти крича, сказал Семён, а вышло тихо, словно прошептал.

— Я же говорил, Дима, — обратился к «Кирпичу» рыжеватый увалень, — что сегодня за этими стилягами–сцыкухами ещё не один гость пожалует…

— Мне знакомо твоё лицо, парень, — внимательно присматриваясь, громко размышлял, стараясь правильно говорить по–русски, Кирпичёв, — не заметалили тебя этим летом наши патрули? Прывудыимеешь?..

— Нет, не задерживали, — разочаровал «Кирпича» Семён, раздражаясь, — просто мы с тобой когда–то вместе учились в третьей школе…

— А, вспомнил! Серба, кажись? Как же, как же. Давненько дело было, — засмеялся Кирпичёв. — Ты как–то предложил на лысине глуховатого географа тихонечко написать химическим карандашом «Антарктида». Ну и нахохотались мы тогда… Знаете, товарищи, у нас географ был — доходяга, так он во время опроса учащихся порой засыпал…

— Ладно, как–нибудь в другой раз про школьные дела доскажешь. Не забудь вспомнить, что тебя «Кирпичом» дразнили, — прервал его Семён. — Я хочу узнать адрес девчёнки, той, что рыжая. Она мне ключ от квартиры сунула вчера, когда за ней гнались…

И для подтверждения своей импровизации позвенел ключами в кармане брюк.

— Ну, тогда глянь там адресок в журнале задержаний, — лениво разрешил блондин в очках, он угадывался тут главным, Кирпичёву.

Тот встал, привычно и уверенно подошёл к исцарапанному предыдущими поколениями бюрократов сейфику, отпер его и вытащил из железного нутра, где в полумраке блеснул «ТТ» и громоздились кипы каких–то неопрятно сваленных документов, толстую амбарную книгу, в коей тщательно велись записи виновников различных «ЧеПэ».

— Валяй, записывай! А какая из них рыжая? Запиши обеих… — открыв книгу, показал нужную строчку Кирпичёв, и Серба нацарапал на клочке «Индустриального Запорожья» оба адреса.

— Будьте здоровы, хлопцы–молодцы, — пробурчал в дверях Семён…

Одна из девчёнок жила неподалёку за новым универмагом «Украина». Потратив менее получаса, Семён разыскал нужный дом и нерешительно позвонил. Женщина средних лет тихо ахнула от испуга и едва не потеряла сознание, увидя страшно загорелого, плохо отмывшегося от бокситной пыли Семёна. Оказалось, что это мама Сони. Так что вскоре уже Соня, её мама и Сенька дружелюбно пили чай с домашней выпечкой и наперебой делились перипетиями недавней битвы.

— Не надо было шляться по ночам, — выговаривала мама дочке, — а теперь чего уж, не реви…

Девчёнка лежала на кушетке, укрываясь пёстрым шерстяным пледом.

С той ужасной памятной ночи пошёл третий день. Почти зажили ссадины, поблекли синяки, но сердце переполняла обида.

— Разве то люди гнались за вами? Банда хулиганов, бандитов, — успокаивала её мать.

Но посмел же лейтенант Кирпичёв в отделении милиции, на её требование возбудить уголовное дело, уверенно сказать:

— О каком–таком «деле» может итти речь? Не преувеличивайте. Это же вас народ учил… Вконец обнаглели, стиляги проклятые!..

«Народ учил!» После этой учёбы подруга Сони Ирина едва не очутилась в больнице, а Соня хотя и отделалась синяками и царапинами, но до сих пор не может оправиться от испуга и надругательства…

Странный спаситель попил чайку и деликатно ушёл, сославшись на какие–то дела… И даже телефона не оставил. Значит, нет у него дома телефона, молодой ещё…

Соня зачем–то, наверное, от нечего делать, начала было перебирать в памяти сегодняшний ещё один диванный день… Где же этот дурацкий выключатель?.. Мама, спокойной ночи!..

…Солнце нежно коснулось тёплым розовым языком стены соседнего дома, стоящего впритык, грязный красный кирпич старорежимной кладки ожил, согретый доброй коровьей лаской далёких протуберанцев. Ожили и окна.

На балконе пятого этажа зашевелился спальный мешок и из него вылез, потягиваясь, взлохмаченный дядька лет сорока, сердито зевнул, и, зябко поёживаясь, исчез в проёме двери. Через пару минут он появился, левой рукой придерживая трусы, сползавшие с позорно круглого животика, а правой поливая из алюминиевого чайника по–утреннему бодрые петунии в балконном ящике. Их сильный возбуждающий запах лился через открытую балконную дверь в комнату Сони. У них с мамой в этой просторной коммуналке была большая двадцатиметровая светлая комната.

За стенкой справа, у Лушки Ложкиной, протарахтел будильник. Соня слышала, как под Лушкой скрипнула кровать, как она сотрясла пол босыми ногами, представила, как Лушка ласточкой замерла на минуту, одевая халат и стоптанные–перетоптанные босоножки. Потом соседка звякнула дверным крючком, споткнулась, ругнув себя: «Ну-у, чёрт!», прогарцевала в туалет, щёлкнув выключателем.

За стенкой слева захрипел репродуктор, тарелкаещё довоенных лет, затем раздались позывные украинского радио — музыкальная фраза «… рэвэ та стогнэ Днипр шырокый…», после чего диктор заученно сказал по–хохляцки:

— Д оброго ранку, товарыши! Сьогодни пьятныця дэсятого чэрвня тысяча дэвьятсот шистьдесят другого року. Трывалисть дня шистнадцять годын… хры–хры–хры… хвылын. А зараз слухайтэ пэрэдачу з Москвы.

После чего послышался перезвон курантов Спасской башни.

— Вставай, рохля! — шумнул на свою жену Полину Моисей Давидович, однорукий преподаватель математики в пединституте. Что–то стеклянно–металлическое упало у них со стола, похоже как стакан с чайной ложечкой, и недовольный голос Полины прошипел по–гусиному: «Ну, до чего же наповоротливый, боже ж ты мой, а ещё научный работник! Собирай щасже!». По наступившей тишине понятно было, что чета Белгородских прислушивается к коридорным шумам, затем работник вуза громко засопел, собирая стекляшки с пола. Когда за Лушкой сыто заурчал унитаз и она перешла умываться в ванную, Полина рванулась в туалет, чтобы опередить ещё одних соседей, молодожёнов Цибиковых, в комнате которых пока прослушивалась неэтичная тишина.