Олег Зоин - Вчера

Перед Семёном встало несколько проблемок. Если он хочет подтвердить третью группу инвалидности и получать пенсию, то должен к моменту перекомиссии неработать, а заодно не иметь в паспорте отметок о работе за предыдущий период. Иначе получается, что в прошлом году получал пенсию незаконно.

Семён решил все вопросы одним махом, «потеряв» паспорт. Подав в милицию заявление, уже через пару недель соискатель пенсии имел на руках новенький серпастый и молоткастый… С чем и пошел на комиссию. Ему шутя подтвердили третью группу, хотя и отметили большой прогресс в смысле нормальной семейной жизни и отсутствия за истекший период каких–либо эксцессов. Посетовали, что хорошо бы найти хоть какую–нибудь работу.

Вскоре Семён с помощью мамы устроился экспедитором «куда пошлют» в ОРС «Запорожстали», который возглавлял старинный мамин сослуживец Миша Руткевич. Местом работы стала универсальная база ОРСа. Там Сенька проработал всего месяца три. Работа была непыльная, хотя и за копейки, каких–то 850 рублишек.

Но когда из министерства чёрной металлургии Украины приехали ревизоры для плановой ревизии деятельности ОРСа, то старшего товароведа, химичившего с пересортицей и уценкой дорогих шерстяных тканей, взяли под арест, как и его дружбана завапромтоварным магазином. В результате ревизии под суд пошли не только два завмага и старший товаровед базы, где кантовался Семён, но и кадровая работа в ОРСе получила достойное освещение в акте проверки. И — опять без работы.

Чтобы как–то развеяться, Сенька с мамой поехали в гости к папиной родне в Никополь. Познакомились с Евгением Степановичем, получается, Сенькиным двоюродным дедом, с его дочерью Ольгой, с ее мужем, с детьми. Их очень тепло приняли.

Вернувшись после гостевания, пару самых теплых месяцев Семён провалялся на днепровских пляжах. Там, на песочке, познакомился с Женькой Якименком, лучшим, как он сам считает, чтецом Есенина в СССР. Ну, может быть, лучшим после Яхонтова… Его брат, одноглазый пират по прозвищу Нельсон (глаз потерял в драке), работает бандитом и богуетедва ли не над всем Запорожьем. Женька же, как и Сенька, ленив, самолюбив и ненасытно влюбчив. Вокруг их одеяла (обычно под кустом вербы у кромки воды) всегда толпятся красивые мокрые девченки и, раскрыв рты, слушают развратного, классово–чуждого, полузапрещенного Есенина в Женькином исполнении.

Семён не удержался и рассказал Женьке красивую историю о том, как нашелся отец. Женька выслушал, посоветовал попроситься к отцу в гости и там остаться, чтобы как следует помучиться в капиталистическом аду. Признаться, Сенька и сам мечтал об этом. Затем эстет Женька присвоил ему прозвище Сынкап (сын капиталиста), которое через день уже было на устах у всех их знакомых по пляжу и по городу, включая Володьку Захарова.

Но однажды, сбегав с Ниной по–быстрому в «Комсомолец» на 18.30 и посмотрев в третий раз «Летят журавли», узнали от мамы, что приходил гость.

— Кто? — встрепенулся Сенька, всегда последние годы ожидавший от жизни только нехороших сюрпризов.

— Да не волнуйся, — улыбнулась мама, — Ёня приходил, Пинкер… Сказал, что завтра заглянет утречком, часов в десять…

У Сеньки отлегло от сердца. Ёня это человек. С ним можно обо всём и он поймёт.

Нина обрадовалась тому, что придёт Пинкер — после встречи в Москве она осталась о нём высокого мнения и надеялась, что приход друга подействует на мечущегося по жизни Сеньку благотворно.

Утром Семён и Нина вскочили пораньше.

Вечная проблема коммуналок — утренняя спешка. Ни тебе вольготно умыться–побриться, ни по–человечески посидеть в туалете. Всё бегом–бегом, под тоскливыми взглядами таких же претендентов на маленькие утренние радости. Наконец, толстая соседка тётя Надя, основательно вымученная долгим разрегулированным процессом дефекации, выплыла, зардевшись, на керогазовую площадку и принялась настраивать свой агрегат. Сенька тотчас вскочил в кабинку, закрывшись на крючок.

Довоенный, а может быть, ещё старорежимный дубовый стульчак не успел разбазарить тепло тётинадиных окороков и принялся одаривать своей нежностью костлявый Сенькин зад. За пару минут вынужденного безделья можно было пробежать передовицу вчерашней «Правды», которую взял с собой Сенька для важной надобности. А прочитав, кратно складывая, порвал газету на 16 прямоугольников и, отобрав один, остальные старательно запихнул в ржавый жестяной ящик на левой стенке, имевшийся там для этой благой цели.

То, что несколько мгновений мялось в руке Сеньки, оказалось той самой передовой на тему повышения урожайности кукурузы. Кому что.

Справившись с проблемой, Сенька бросил святотатственно обгаженную передовую «Правды» в мусорное ведёрко, забрызганное побелкой ещё к 1‑му Мая, дёрнул свисавшую на безнадёжно ржавой цепочке фаянсовую ручку древнего унитаза, отозвавшегося рыком взбесившейся Ниагары, встал, удовлетворённо крякнул, и потянул вверх штаны, как всегда, не попадая с первой попытки крючком в петельку над ширинкой. Не меньшей проблемой было по утрам и мытьё–бритьё…

Пока Нина гладила свежую рубашку, а маман возилась с тестом для пирожков с яйцом и зелёным луком, Сенька сбегал на Большой базар в керосинную лавку и притащил в двухлитровом бидончике керосину для керогаза.

Бабушку Фросю по случаю гостя в доме вырядили в белую ситцевую кофту с мелкими лиловыми цветиками и, усадив на её фирменное отхожее ведро, подготовили к благородному глубокомысленному молчанию.

В общем коридоре у каждой двери коммуналки на табуретке гнездился керогаз — чудо послевоенного прогресса, заменившее классический примус. Прелестная вещь. Почти не коптит, почти не шипит и экономия керосина почти ощутимая. Но когда по утрам и вечерам на каждом чуде что–нибудь булькает или шкварчит, то в коридоре и не продохнуть, и не пройти.

Ёня, однако, человек опытный, протиснулся в узкий лаз между разгорячёнными агрегатами и добралася таки до нужной двери. С последних классов у них с Сенькой была шутиха, — приходя в гости, стучать азбукой Морзе первую букву своей фамилии. Если у Сербы «эс» набивалось просто как три точки — три коротких стука, то «пэ» у Пинкера надо было изображать терпеливее — точка два тире точка. Именно этот стук и забарабанил про двери.

— Входи! — крикнул Сеня и поднялся с дивана навстречу другу.

Загорелый, возмужавший Ёня улыбался и излучал основательность и надёжность.

— Сенька, друг, сто лет тебя не видел!

Они обрадованно обнялись. Нину гость чмокнул в щёчку. С мамой поздоровался, бабушке Фросе кивнул… Торжественно преподнёс, показав всем, коробку шоколадных конфет «Космос», а Нина пристроила её на столе.