Олег Зоин - Вчера

Сенька с Бэзилом — Василием вырвались из этой гостеприимной комнатки через три дня, обнявшись и лениво рассуждая о Боге и о тайнах мироздания… У каждого в нагрудном кармане гнездилась бумажка с телефонами не связанных предрассудками комсомолок Светы и Вики.

Ещё через час он устало повалился на диван в мягком вагоне «Красной стрелы». Отказать себе проехаться в Питер по–барски Сенька не мог даже с оглядкой на куцый бюджет в кармане. Один раз живём!

В купе оказались Семён и почти хорошенькая женщина, ленинградка из какого–то НИИ. Формально познакомившись, он смежил глаза, извинившись, что укладывается спать. Полагая, что он спит, ленинградка, почему–то не выключив потолочный плафон, совершенно до нага разделась и, разок легко повернувшись перед зеркалом, легла, укрыв своё бледное тело одной простыней, так как было по–банному жарко.

Семёну совершенная нагота попутчицы как бы приснилась. Несколько часов он беспокойно спал, мучаясь тяжелым, похабным сном, а затем в четвертом часу вышел в туалет. Ленинградка из НИИ спала ангельским сном, прикрывшись помятой простыней. Возвратившись из похода, Семен увидел смятенно, что простыня сползла с женщины и в тусклом свете ночника её белое северное тело смотрелось продолжением сна.

«Нельзя!» — твердо приказал он сам себе. Поднял простыню и прикрыл, стараясь не смотреть, женщину. Она потянулась во сне и как бы не понимая, что творит, протянула к нему руки. Упругие груди позвали.

До утра он овладел ею дважды, а потом они уснули, но уже на одном диване, так и не обменявшись за ночь ни единым словом.

Когда поезд замер, наконец, у перрона Московского вокзала, Серба, стоя в тамбуре в очереди выходящих из вагона, услышал, как его спутница сказала тихонько проводнице:

— Всю ночь не спала и даже не раздевалась. В купе со мной ехал мужчина, и я так боялась. Мало ли что!

— Ну и напрасно, голубушка, — ответила проводница, по–женски участливо посмотрев на ленинградку, — пришла бы ко мне, я бы тебе в другом купе место определила, была возможность… Мыслимое ли дело — ночь не спать. А теперь мешкивон под глазами!..

Серба услышал этот диалог и слегка отстранился от ленинградки.

— Здравствуй, Ксюша! — натурально обрадовавшись, крикнул кто–то. Флотский офицер, красивый, как Аполлон, форменный мареман, по–хозяйски обнял спутницу Сербы, оттеснив его мощным плечом. Невесело улыбнувшись сам себе, Серба направился в гостиницу «Октябрьская», где к своему удивлению быстро попал в номер на двоих, оформил документы, принял душ, переоделся, а затем поехал на Васильевский остров в университет вычислить там свою законную жену.

Разыскав ЛГУ, а в нём матмех, Сенька просительно расспрашивает народы. Потратил полдня. Нигде не нашел Нины. Наконец, выходя из буфета на матмехе, где она должна была бы быть, он вдруг увидел до боли знакомую хрупкую фигурку. Вон же, в начале лестничного марша со второго этажа, на широкой площадке стоит, протирая очки, его законная жена Нинуля.

— Нина, я здесь! — орёт Семён.

Нина вздрогнула, медленно тронула ножку и заскользила по ступенькам. Но, царственно сбегая с шикарной лестницы, она, как всегда, не смотрела под ноги, и едва не упала, но успела схватить заскользившие было по носу очки.

Радость и слезы.

— Нина!

— Сенька?!

Уведя его в уголок поукромнее, одела очки и стала внимательно осматривать, нервно затягиваясь сигаретой. Мимо проносились студенты, попадались и её коллеги. Они подозрительно оглядывали Сербу, дескать, с кем это ихНина балагурит.

— Ну, и как я выгляжу? — кокетливо спросила Нина. Они не виделись почти два года, а Сербе показалось, что не было этих, в сущности, длинных и бестолковых лет. А Нина действительно выглядела свежо и даже эффектно в чудной тёплой юбке и сапожках.

Почему она задала именно этот женский вопрос, Серба уяснил вечером, после того, как они вдоволь наговорились, сидя в зале гостиничного ресторана, а затем, захватив пару бутылок мадеры, у него в номере. Другого жильца, соседа по номеру, не было в наличии и не могло быть в принципе, потому что Сенька оплатил двухместный номер, но заселился один, поскольку приехал к жене–студентке, которая, как ленинградка, получить место в местной гостинице не имеет права, хотя пребывать в гостях у мужа право вроде бы имеет… Дежурная по этажу просекла гостью. Но поскольку в его паспорте есть штамп о браке и ещё в наличии свидетельство о браке, гостиничные шавки шипят, но разрешают им быть вместе до утра Супруги пьют невыносимо много портвейна, как в добрые старые времена в МГУ, и плачут над своей подлой судьбой, в которой, увы, ничего нельзя изменить.

Ему было интересно узнать, что она делала два года, и Нина рассказала всё подробно. Заканчивает–таки матмех. Хотя едва не перевелась за заочный. Надо было работать, зарабатывать на пропитание. Будет кем–то вроде вычислителя в секретных военных частях. Очень актуально. Перспектива поехать в Бийск, в военный институт. Весной защита. Нет, не диссертации, пока диплома. Хорошо, что и Сенька заканчивает торговый. Посмотрела, как прежде, но не позвала. Пили, как лошади. Стыдно и горько. Жена, законная, а подумать не моги!

В половине третьего позвонила куда–то. Чтобы Мишка не волновался. Скоро, мол, приеду, не глупи, деловой разговор и только. Все глупо. Рассказала, что Мишке — двадцать два. Кандидат наук. Ужасно перспективен. Кто же это говорил о перспективе и когда? Ах, да! Тоня в поезде: " … работа бесперспективная.»

Мишка хороший. Сошлись на почве математики. Увлеченность, как у семнадцатки–абитуриентки. Большая наука. Сделала пару абортов. Начихать, что подумают. Вспомнили МГУ. Зиму в Снегирях. Как ночной морозный ветер насиловал сосны вдоль шоссе. Мне скоро двадцать шесть, а тебе двадцать семь — жуть, надвигается старость… Везде вокруг — жулье. Не говори так!.. Дай спички! За твое и мое!.. До завтра, Сенька! Ниночка, родная!..

На утро пропечатался сосед по номеру. Его, оказывается, всё же подселила администратор в 22 часа, потому что командированный из Москвы стал скандалить, тыкать в морду каким–то удостоверением. Опять–таки, можно за сутки оплату одного койко–места дорогущего номера не проводить по ведомости…

Сосед, доставая из своего портфеля бритвенные причандалы, тотчас поделился наболевшим:

— Хороша чува! Я заглянул было, но не стал мешать. Спал у соседей. Добряки. Сообразили, что к чему. Гуманисты! Ну, и как, накатался, жулик?

Серба не помнил, как Нина ушла. Последнее, что отметилось в памяти, — он, вдребезги пьяный от вина и от горя, потянул её на диван. Но Нина оказалась сильнее и, чмокнув его в щёку, сгинула.