Алексей Серов - Обеднённый уран. Рассказы и повесть

Наверное, внешне человек более всего открыт для соглашения со злом, а не с добром. Примером здесь послужит тот момент, когда Гламисский тан Кавдорским таном стал. И вот нам кажется, будто оно, зло, всё время побеждает. Но это лишь первое инстинктивное движение человека. Ему полностью нельзя верить. Ибо человек слаб, и в том-то и его спасение.

Поищи себе кого другого!

Меня очень привлекает явившаяся возможность. не то чтобы бросить открытый вызов многократно превосходящей силе. но встать перед ней открыто и честно, и посмотреть этой силе в древние её глаза под белыми шёлковыми бровками — без страха, даже весело. Даже посмотреть на неё, эту превосходящую силу, как на свою законную добычу. И чтобы она, тварь, это ясно ощутила!

Далее всё шло так.

Дачные дела были позабыты. Я мгновенно стал близким другом семьи, помог Валентине пережить тот ответственный момент, когда Васенька узнал о беременности своей дочери. Что там было, рассказывать не стану, да это и понятно. Вопли: „Убью! Убью!!“ Ругань, беготня по участку с топором — сначала за Валентиной, потом за Илоной. Зачем-то Васенька и на меня накинулся, вырвал записную книжку и пытался затолкать её мне в рот. Пришлось дать ему легонечко под дых.

Потом начались слёзы, длинные пьяные сопли повисли на щетинистом подбородке Василия. Горестно размахивая ими, он сидел на крыльце и клялся, что никогда, никогда… что теперь у него нет дочери. что пусть убирается туда, где. Я топтался сбоку, чувствуя себя детсадовским воспитателем, у которого группа малышей на прогулке передралась и ноет.

Но в конце концов примирение состоялось.

Я уговорил родителей Илоны как можно быстрее отвезти её на обследование. Валентина возражала: мол, срок совсем небольшой, что там может показать УЗИ? Непонятно будет даже — мальчик, девочка?.. Васенька тоже возражал. Милые, наивные, трогательные люди. Боже, как я их люблю.

Было трудно, но я справился.

Мария не удержалась от приглушённого возгласа:

— Господи, что это за урод? А сердце у него где?! Как он вообще дышит. и почему живёт?

В этот момент, глядя на Машу, я понял, что она близка к обмороку.

На экране ритмично сокращалась зубастая амёба с прищуренными злыми глазками.

Плод был уже очень большой, несмотря на крошечный срок пребывания во чреве. Если бы дело шло так и дальше, Илона ни за что не смогла бы родить — наливающийся тёмной силой бессердечный младенец разорвал бы её изнутри. Консилиум твёрдо решил, что срочного аборта не избежать.

Валентина с Васей в коридоре упали друг другу в объятия. Они рыдали — кажется, оба уже всерьёз настроились на скорых внуков.

Проводивший операцию коллега почувствовал, как кто-то укусил его оттуда за руку. Потом место укуса воспалилось и долго болело.

Кстати, дача-то оказалась вовсе не его. Я так и знал. Слава Тебе, Господи!»

17. «Прошло полгода, на дворе январь, стоят крещенские морозы.

Мы с Марией поженились, она ждёт ребенка.

Я по-прежнему знаю: Он — там. И страшно представить, что, когда я начну шуметь своим буром, пробивая лунку, эта тварь может взметнуться из-подо льда, каким бы крепким он ни был.

Отец Глеб — бывший военно-морской офицер. Единственный человек, которому я смог всё рассказать. Единственный, поверивший мне — и без колебаний предложивший свою помощь в этом страшном деле.

Он знал, где взять взрывчатку (сохранились старые связи), и знал технологию изготовления глубинных бомб.

Мы сделали несколько штук — чрезвычайно примитивных и мощных — и завтра едем на озеро.

Сейчас позвоню Жоре, вот его телефоны в самом начале книжки. Вряд ли он откажется поехать с нами. Третий, думаю, не будет здесь лишним.

Славная у нас команда: поп, врач да отставной военный инвалид. То-то дадим мы прикурить окаянному вселенскому злу!

А что делать? Есть только этот путь, все другие пути уже рассыпались и слились пылью по ветру. Прошу не считать мои записи бредом сумасшедшего, это строгий документ. Кладу книжку тут, на краю стола, на самом видном месте. Если что.

Помолитесь за нас, поставьте в храме свечки в память рабов Божьих Бориса, Глеба и Георгия. Слава Тебе, Господи, за всё! Аминь».

18. «Думал, больше ничего не смогу здесь написать. Перечитал предыдущее. ну что. не стесняться ж мне теперь себя, не предавать же. Ведь был уверен — не вернусь.

Шли на лыжах. Тащили на себе тяжёлые рюкзаки с боеприпасами и бур. Умаялись страшно. И потом ещё часа полтора отыскивали, где точно находится озеро. Не такое уж оно большое, а там ведь сейчас всё под снегом. Поди догадайся. Промахнуться нам было никак нельзя.

Наконец нашли вмёрзший плот.

Лунок нужно было просверлить две штуки, одна возле другой. Пробили их довольно быстро. Хотелось тут же присесть и отдохнуть перед главным делом — но, понятно, нельзя. Всё делали молча, старались не шуметь, не стукнуть, не брякнуть лишний раз.

Теперь представьте такую картину. то, чего мы ещё не знали, суетясь возле лунок. Как в кино. Гигантская тварь бесшумно движется подо льдом, тянется мордой к двум только что появившимся отверстиям. Мы спокойно ходим наверху, понятия не имея. что зверь засёк нас уже давно по одному только скрипу снега. И теперь ему надо увидеть, кто это там шумит.

Вдруг мы все трое одновременно замечаем в каждой лунке по огромному жёлтому глазу со змеиным зрачком.

Я окаменел. Да и отец Глеб тоже стоял, не шевелясь. Лишь упоённо смотрел в этот живой трепещущий зрачок. И что-то тихо шептал ему.

Не растерялся только Жора. Как будто всю жизнь ждал этого момента. У него не было никакого оружия, кроме лыжной палки. Вот именно её-то он и всадил в змеиный глаз по самую рукоять. На колени упал, воздел две руки к небу, а после, искривив рот, охнул и ударил. Словно кол вонзил в грудь вампира. Да после ещё додавливал и проворачивал палку там, под водой. В податливой мякоти глаза. Внутри-то он, зверь, был, оказывается, мягкий, нежный.

Из проруби вверх выхлестнулся тугой фонтан чёрной крови. Окатило нас с головы до ног. Мы стояли обалдевшие, перепачканные. Прямо буровики, добывшие первую нефть. Лёд завибрировал от звериного рева, и тогда мы отскочили в сторону. Палка медленно скрылась подо льдом.

Не знаю, как ребята, а я перепугался до ужаса, до икоты. Они-то хоть не представляли, с кем имеют дело. А у меня сомнений насчёт нашей дальнейшей судьбы не было. Я ждал, что сейчас зверь явится во всей красе. Мощный, словно атомный ледокол, злой, как голодная гиена. И теперь навсегда одноглазый. Если только у него нет способности к регенерации органов.

Но Георгий точно знал, что крупного подраненного зверя надо быстро добивать. Пока тот в шоке и не опомнился, иначе будет плохо. Жора кинулся обратно к проруби и заорал мне через плечо: