Гийом Мюссо - Здесь и сейчас

— Схватки начались в десять. Час назад у вашей жены отошли воды. Шейка матки до конца не раскрылась.

— Эпидуральную анестезию делали?

— Да, но вкололи слишком большую дозу, схватки замедлились, и я не могу шевельнуть ногой, — сообщила Лиза.

— Не волнуйся, дорогая. Скоро действие лекарства прекратится, и тебе сделают укол с дозой поменьше.

Бетти, акушерка, вышла ненадолго, оставив нас одних. Лиза стала показывать мне снимки УЗИ во время беременности.

— У нас мальчик, — объявила она с гордостью. — И ты очень хорошо сделал, что появился именно сегодня. Я ждала тебя, чтобы выбрать имя.

Добрый час мы перебирали имена, каждый называл свои любимые. Салливан тоже внес свою лепту. Остановились на Бенжамине.

— Когда ты в следующий раз соизволишь нас навестить, не перепутай адрес, — сказала Лиза.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду…

— Неужели ты думаешь, что я буду растить твоего сына в моей крошечной квартирке? Я переехала.

Настала очередь Салливана доставать из кармана снимки. Он протянул мне фотографии красивого кирпичного дома в Гринвич-Виллидж. Я узнал угол Корнелии-стрит и Бликер-стрит, а неподалеку — Ойстер-бар, куда Салливан водил меня в 1995 году и угощал устрицами. С повлажневшими глазами я смотрел на детскую — кроватка, пеленальный столик, комод, коляска, диванчик, шезлонг.

Рассматривая фотки, я понял, куда дед вложил деньги, заработанные на бирже.

Вот она, гарантия независимости.

— Сейчас придет доктор, — входя, объявила Бетти.

— Я сам доктор.

— Вполне возможно, сэр, но не вы будете принимать роды у своей жены.

— Даже не думай, — подала голос Лиза.

В ожидании врача акушерка проверила упоры для ног и поручни, напомнила Лизе, как надо тужиться, посоветовала следить за дыханием. Лиза только собралась «потренироваться», но тут поняла, что «началось».

— Пользуйтесь каждой схваткой и подталкивайте ребенка, — распорядился врач, появившийся в палате, будто приглашенная звезда.

Я взял Лизу за руку и стал подбадривать улыбками, подмигиванием, шутками.

Исходя из моего врачебного опыта, я понимал, что роды проходят благополучно. Скоро появилась головка.

Я несколько раз принимал роды в больнице и знал, что сейчас настанет самое болезненное. Лиза выпустила мою руку и громко закричала. Она задыхалась, стонала, замерла, обессиленная, но потом собралась и ринулась в последнюю схватку.

И вот оно, освобождение. Умиротворение. Мгновение остановилось.

Все в порядке. Тельце, ножки, и вот уже наш малыш надрывается на груди у Лизы. Фиолетовый, сморщенный, полный жизни.

Я перерезал пуповину и наклонился к Лизе. Лиза смотрела на меня. А меня переполняла любовь. Слезы, пот, кровь. Поле битвы, и мы на нем выжили.

Теперь мы живем втроем.

Под наблюдением акушерки и деда я впервые искупал своего сына. Теперь я имел возможность рассмотреть его. Он был большой, с круглым тельцем, крошечными пальчиками, тоненькими и длинными. На голове черный чубчик и удивительной красоты глазки.

— Спасибо за дом, — сказал я Салливану, обтирая малыша.

— Не за что, — ответил мне дедушка. — Не волнуйся. Пока тебя не будет, я позабочусь о твоей семье.

— А как ты? Как твое здоровье?

Салливан рассмеялся.

— Обо мне не тревожься. Твой малыш вернул мне молодость.

Бетти и Салливан ушли из палаты, а я прижал маленького Бена к себе и сел в кресло у окна, выходящего на освещенные солнцем крыши.

Я чувствовал тепло малыша, согревал его своим.

Слезы текли у меня по щекам.

Мы долго сидели так с моим сыном, мальчиком, который был зачат в хаосе дня, переполненного страхом и пеплом.

Какой будет у него характер? Как он будет справляться в этом мире, полном опасностей? Как я буду защищать его, если постоянно вынужден исчезать?

Я вытер рукавом слезы. Груз ответственности соседствовал со счастьем.

Я знал, что пройдет несколько часов, и меня не будет рядом с моим малышом.

И впервые почувствовал себя значительным и крепким.

Я смотрел на спящего маленького человечка, черпал у него силы и улыбался.

До чего же все удивительно! Кто бы мог подумать!

Я припомнил все, что пережил до сегодняшнего Дня.

И мне предстояло снова выдерживать все удары. Ради моего сына.

Сегодня начался новый виток. Война кончится еще не скоро, но я чувствовал, что выиграл серьезную битву.

Все теперь станет другим.

Я наслаждался этим мигом.

Началом новой жизни.

И все пошло тем же чередом…

Я продолжал появляться один раз в году на Манхэттене или, во всяком случае, где-то в Нью-Йорке. Иногда оказывался в приятных местах, например, на рынке цветов на 28-й улице, или на мягком диванчике в баре «Кэмбелл Аппаратамент», или на пляже Роквей-Бич погожим летним утром… Случались и менее приятные пробуждения — на Харт-Айленд, нью-йоркском кладбище для бедных; на 5-й авеню под ногами толпы, участвующей в шествии в честь святого Патрика; на месте преступления в номере жалкой гостинички в Бедфорд-Стайвесант рядом с еще неостывшим трупом, истекающим кровью…

Возвращения, исчезновения мало-помалу стали для меня рутиной. Я следил, чтобы быть всегда тепло одетым, чтобы ботинки были удобными, не забывал часы и деньги в момент исчезновения. И как только вновь появлялся, тут же брал такси и мчался домой.

Бенжамин рос быстро. Слишком быстро, я бы сказал.

На протяжении всего года Лиза делала фотографии, снимала фильмы, так что я словно бы наверстывал упущенное время. Горящими глазами смотрел на первые улыбки сына. Слышал его первые слова: папа, мама, ку-ку, пока. Радовался двум первым молочным зубкам, с которыми он стал похожим на Багза Банни. [38] Герой мультфильмов и комиксов, находчивый, бесстрашный и немного нахальный кролик. Следил за первыми робкими шажками. А его книжки с картинками! Плюшевые мишки, обезьянки, пазлы! Его капризы и вспышки ярости. Его ритмичные покачивания, как только он слышал музыку.

Потом он начал говорить целыми предложениями. Игра в мяч. Рисунки — человечки, домики. Ковбойские штаны и шляпа. Трехколесный велосипед.

Меня никогда не было дома, когда он возвращался из школы. Я не видел ни одного спектакля в конце школьного года. Не я научил его различать цвета, не я научил считать. Не мне он рассказывал алфавит. Не я держал седло велосипеда, когда он учился кататься на нем. Не со мной он бултыхался в бассейне.

Когда я возвращался домой, я старался изо всех сил быть «папой». Этот папа сваливался всегда как снег на голову, но не всегда удачно и к месту, а потом исчезал так же быстро, как появлялся.