Гийом Мюссо - Здесь и сейчас

Я поднялся с изгороди и подошел поближе к камню. Могилка голая. Ни букетика цветов, ни венка, ни кустика.

— Почему-то мне кажется, что твои детки нечасто тебя навещают. Я прав? В общем, выходит, что никто по тебе не скучает. Мне-то казалось, что ты только ко мне не испытываешь привязанности, но я ошибался: ты и родных детей не особенно жаловал.

Я снова выпустил дым, и он показался мне горше предыдущих затяжек, и я раздавил окурок каблуком.

— Почему ты не любил нас, Фрэнк?

Я сделал еще шаг и теперь почти что уткнулся в надгробный камень.

— Знаешь, в последнее время я много про это думал и, мне кажется, начал что-то понимать. Ты не любил нас, потому что любовь делает человека уязвимым. Стоит появиться ребенку, и ты боишься его потерять. Это факт. Как только появляются дети, ты становишься безоружным. Беззащитным. Если кто-то захочет тебе сделать больно, он сделает это, и сделает легко. Не притрагиваясь к тебе. Ты становишься легко достижимой целью.

Туман понемногу рассеивался. Солнечные лучи просочились из-за ближайшего склепа.

— Но ты, — продолжал я, — ты не захотел стать слабым. Ты хотел оставаться недосягаемым. Хотел оставаться свободным, обязанным всем только самому себе. Я ведь правильно уловил суть дела? Ты не будешь спорить? Ты не любил нас, чтобы не оказаться в слабой позиции. Ты не любил нас, чтобы сохранить свою защищенность.

Подул ветер. Я дожидался ответа, но так ничего и не услышал.

И вдруг сильно запахло флердоранжем.

Нет, не может быть!

Но уже началась дрожь, судорога скрутила руки и ноги, а я все пытался понять, что же такое происходит: сейчас шел только восьмой час. Прошло всего часов двенадцать с тех пор, как я появился.

Да нет, я не могу испариться так рано!

Но электрический разряд уже ослепил мой мозг.

Земля, подернутая инеем, уходила из-под ног…

Я исчез.

Свежий, бодрящий запах лаванды.

Лесные ноты сосновой смолы. И фоном чудесная мелодия Volare, [41] «Летаю» (ит.). исполняемая теплым обволакивающим голосом Дина Мартина. А еще чуть слышное поскрипывание виниловой пластинки.

У меня сильное сердцебиение, я весь в поту. Никак не могу разлепить веки. В горле страшная сухость, кажется, что во рту полно песку. Голова разламывается, словно похмелье так и не прошло.

В животе урчит. Я пытаюсь встать, но у меня сводит ноги.

В конце концов жажда все-таки заставляет меня открыть глаза. Это день. Понемногу я прихожу в себя. Смотрю на часы, сейчас самое начало пятого.

Я полулежу в старом кресле «Честерфилд» в помещении с обстановкой 50-х годов. Перевожу взгляд на этажерки вокруг меня: баночки с кремами, лосьоны, куски мыла, кисточки, проигрыватель. Я встаю на ноги, пошатываясь, добираюсь до двери и разбираю буквы на вывеске.

Я в малюсенькой парикмахерской в Ист-Гарлеме.

— Располагайся, парень! — Голос раздался откуда-то сзади.

Едва не подпрыгнув от неожиданности, я обернулся и увидел хозяина, темнокожего, с седой бородкой, в фетровой шляпе, рубашке, подтяжках, жилете и полосатых брюках.

Взмахом руки он предложил мне сесть в наклонное кресло из красной кожи.

— Я не слышал, как ты вошел. Но не скрою, стал глух, как колода, — сообщил он с громким смехом.

— Прошу прощения, сэр, но…

— Зови меня Джебраил.

— Мне очень хочется пить, Джебраил. Могу я попросить у вас стакан воды и таблетку аспирина?

— Сейчас принесу, — пообещал он и исчез в задней комнате.

В углу на одноногом столике из красного дерева я заметил стопку журналов. Самым свежим был номер «Энтертейнмент Уикли» [42] «Развлечения на неделе», американский еженедельник с новостями о фильмах, сериалах, книгах и спектаклях. (Прим. перев.). с датой 24 февраля 2012 года. На обложке фотография светловолосой женщины с короткой стрижкой и суровым взглядом, под фотографией подпись:

Лиза Эймс

Встреча с героиней сериала

«Бывший форвард».

Новый потрясающий сезон.

Это была новая Лиза, такой я ее не знал, — холодная, вызывающая, сухая. Я перелистал журнал, пробежал статью по диагонали. Выходит, Лиза все-таки получила роль, о которой мечтала. Я не знал, смеяться мне или плакать.

— Держите, молодой человек, — сказал Джебраил, протягивая мне сифон с сельтерской водой и блистер парацетамола.

Я принял две таблетки, выпил три стакана воды и почувствовал себя гораздо лучше, хотя вид у меня был такой, что краше в гроб кладут.

Я посмотрел на свое отражение в зеркале и расстроился. Мне было уже сорок шесть, и никто не дал бы мне меньше. Глаза помрачнели, ввалились, под глазами синяки, в углах глаз — гусиные лапки. Волосы уже не темные, как когда-то, а с проседью, а на лбу залысины. На шее складки, кожа вялая, подбородок обвис. Уже нет больше четкого овала, твердых скул. Две складки пролегли от крыльев носа к уголкам губ. Щеки ввалились. Вид понурый.

Огорченный, измученный, я плюхнулся в кресло. Джебраил положил мне на лицо горячую салфетку с ароматом перечной мяты. Я сидел, расслаблялся, а он правил бритву на кожаной подушечке. Потом взбил помазком мыльную пену в чашке, покрыл этой пеной мои щеки и стал уверенно водить бритвой по моей коже. Я доверился его опытной руке и стал вспоминать «свои подвиги вчерашнего дня».

Ссора с Лизой вышибла меня из колеи, и я натворил черт знает что. Испортил драгоценный день, который мог бы провести с детьми.

Брадобрей смыл пену с моих щек теплой водой, к крошечному порезу приложил квасцы и завершил священнодействие новой горячей салфеткой с мятой, которой накрыл все лицо. Я сидел, закрыв глаза, и услышал колокольчик, возвещающий о приходе очередного клиента. Но встал не сразу, стараясь набраться сил, и тут вдруг меня окликнул знакомый голос.

— Захотелось гладкой кожи, сынок?

Я невольно вздрогнул, сдернул с лица салфетку и увидел Салливана, который уселся в соседнее кресло.

Дедушка сильно похудел. Глубже стали морщины на лице. Вид у него был усталый, но глаза по-прежнему хитро поблескивали.

— Как же я рад тебя видеть, — сказал я, и мы обменялись долгим рукопожатием. — Я так расстроился, что в прошлый раз все пошло хуже некуда.

— Да, я знаю, Лиза мне рассказала. Ты здорово накуролесил.

— Не без ее помощи. — Я постарался оправдаться.

Салливан хмыкнул и повернулся к Джебраилу, собираясь нас познакомить.

— Это мой внук Артур, — сказал он. — Я тебе о нем говорил.

Старичок снова весело рассмеялся:

— Это он все время исчезает?

— Он, он!

Брадобрей потрепал меня по плечу.