Николай Байтов - Любовь Муры

У меня начинается самая горячая пора — ремонт и подготовка к конференции. Только мысли о Москве вливают бодрость…

17/VIII.

Как это так случается теперь, что у меня совершенно не хватает времени на самое необходимое. Не могу даже сказать, чтобы много времени отбирала машинка — у меня бывает работа нечасто. 10 тичасовой официально запланированный труд в учреждении — даёт свои результаты. Заговорила об этом, вырвав минуту для письма, дома накопляются горы недоделанного. Ида не помогает. Она или читает или где-то гуляет. Компания у неё нехорошая — Нина (соседка) заполнена только «мальчиками», а мне бы хотелось, чтобы она имела подругу с другими запросами. Ида меня не любит, она, конечно, привязана ко мне, как привязываются к своим обычным вещам, но нет отзывчивости, чуткости и даже простого внимания. Ей никогда не придёт мысль помочь мне по дому, а когда ей говорю об этом — она исполняет работу с таким нежеланием, что я предпочитаю выполнить её сама, тем более что её небрежность заставляет меня тут же переделать сделанное ею.

Сегодня я думала о том, что надо всю себя целиком заполнить Идой (я не могу жить ничем или кем-ниб. не захваченной) и решила, что могла бы отдать себя ей, если бы видела хотя бы немного больше внимания от неё. Скверно, что я в выходные дни перестала бывать с ней где-либо, — так складывается жизнь.

Трудно и пусто жить без захватывающих стремлений и только в моменты завоёвывания намеченного и ощущается сочность жизни.

И еще, сегодня же, с особенной остротой я думала о бессмысленности существующего. После смерти Петрусенко я чаще обыкновенного задерживаюсь на этом. Как нелеп закон природы — смерть. Самое страшное, что близкий человек утерян безвозвратно — так, как будто бы его никогда не существовало. И для сознания живущих ещё — это ужасающе жестоко. Хорошо не думать об этом.

Софа 20-го выезжает в Москву, и как я завидую ей! Просила позвонить тебе. Итак, до моего приезда приблизительно остаётся ещё с месяц. Мне необходимо за это время расплатиться с самыми «нахальными» долгами. Это долги по сотне-две многим лицам и составляют сумму около тысячи. Я никогда не была в таких безнадёжных тисках, в этих долговых путах. Но больше писать об этом не буду.

Моё положение хотя и маленького, но всё же администратора — прибавило мне много волнений.

Ты извини, любимая, за это тягучее письмо, наполненное стонами. Я не хотела этого, но вышло само собой. Все мои письма к тебе — теперь набрасываются наспех. Я помню то далёкое время (года 4), когда со вкусом, располагая гораздо большим временем, я могла доставить себе удовольствие, просиживая часы за объёмистыми письмами к тебе…

Спокойной ночи. Похолодало — я стала лучше спать…

28/IX.

Тебе знакомо, моя дорогая, это состояние, когда всё блекнет, окружающая обстановка становится противной, нудной, а своя жизнь ненужной. Нет ни стремлений, ни желания изменить, улучшить, по крайней мере, бороться за это. Нет смысла ни в чём. Я забросила свою работу, у меня просто нет сил что-либо предпринять. Я страшно устала. Последнее время, захваченная мыслями о поездке в Москву, я много суетилась, а сейчас совершенный упадок сил.

Ты спрашиваешь о причине, не пустившей меня в Москву? На проф. союзный съезд у меня был «гостевой» билет, а т. к. в дни съезда у нас должна происходить гор. конференция, где я руковожу одной секцией, то отдел отдал мой пригласит. билет. Мне должны были предоставить в Москве жильё и оплатить расходы по поезду. Последнее меня не задержало бы, т. к. железн. билет я уже приобрела, остановило отсутствие жилья. А я хотела было ехать, взявши за свой счёт отпуск (у меня ещё есть неиспользованный отпуск), но побоялась, что тебе доставлю заботы о приискании ночлега для меня. Как позднее оказалось — я разумно поступила, оставшись дома. Возвращаясь 23-го ночью домой, я на ходу соскочила с трамвая и повредила связки в ступне. 25-го и 26-го была на соцстрахе — не могла двигаться. Представляешь это положение, когда севши ещё 24-го на поезд (в этот день я ещё двигалась) уже 25-го я не смогла бы выйти из вагона. Сейчас с большим трудом дохожу к трамваю, но приехавши на работу уже не двигаюсь. Нога опухла, опухоль не спадает и это меня тревожит. Делаю горячие ванны и массаж. Сколько раз в жизни прыгала и всё сходило, а теперь на пути был столб и чтобы не хлопнуться о него я всю силу упора дала на эту ногу.

Как видишь, всё складывалось против поездки.

Не знаю почему, но меня ужасно огорчает твой переезд, хотя бы и временный, в Харьков. Особенно теперь, в дни обострённого междун. положения. Да и больна ведь ты. Нет, сержусь я на Олю за это. Она не должна была отпускать тебя. О родственных чертах ты говоришь правильно. А вот твоё «выкристаллизованное» отношение ко мне не внушает (извини меня) доверия, но об этом не будем говорить.

С тех пор как я не двигаюсь — вечера провожу дома. Это необычно. Но и дома радости мало. Мне следовало бы чем-ниб. по-серьёзному заняться, чем-то увлечься, но навряд ли хватило бы силы (физической) выполнить задуманное. Уже давно у меня возобновились прежние боли в желудке — это тоже обессиливает. Курю очень много — можешь презирать меня за это. Мало приятного в моём сегодняшнем письме. Плаксивое состояние.

Будь же здорова, родная. Как ты доехала, как перенесла больная рука путешествие? Нежно целую тебя. Сердечный привет Марье и Ольге Порфирьевнам. Любящая тебя Мура.

[ Письмо Ксении. Без даты. Видимо, она не успела отправить, как Мура уже приехала к ней. ]

Моя сестрёночка родная, опять теряю надежду увидеть тебя: — нет телеграммы о выезде, а уже 6-е.

И такое мрачное, безнадёжное письмо.

Что мешает тебе выехать? Неужели опять разболелась нога? Только бы добраться сюда тебе. Будем лечить её, греть синим светом. Даже если не сможешь ходить — лежать здесь будет тебе приятней, легче. Золотко моё, тебе необходимо хоть на время вырваться из своей обстановки. Чувствую это всеми фибрами души.

Или м.б. тебя остановили денежные соображения. Совершенно неожиданно тебе придётся заплатить 100 р. за Идусю — к ноябрю. Это снова выбило тебя из бюджета. Представляю себе.

Родненькая моя, возьми только билет в М-ву, а об остальном не думай, не заботься. На жизнь здесь хватит моих и на обратный путь достану. Я же писала об этом. Ведь приехать ты можешь теперь только в свой отпуск, нельзя упускать этого случая. Завтра, верно, дам тебе телеграмму. Не знаю, что сделать, чтобы ты приехала скорей.

Макс [ муж Оленьки ]возвращается точно 12-го: есть телеграмма от него. Хоть бы два дня побыть без него. Ол-ка уходит с работы и в начале ноября они вместе уедут в Ленинград, но к этому времени у тебя уже кончится отпуск. И главное, нельзя ещё месяц оставаться в таком ужасном душевном состоянии.