Николай Байтов - Любовь Муры

Время идёт, приближаются экзамены, работа удваивается. Плохо, из-за болезней я почти целый год пропустила и сейчас снова трудно. Креплюсь. Сдать хорошо экзамены и попасть, наконец, в Москву — вот частичка сегодняшних моих стремлений. И прямо не верится, что увижу тебя, Ксюшенька, московские улицы, мосты, Кремль. Третьяковка, Большой театр, МХАТ, даже не заходить внутрь, а так поглядеть снаружи на огни входных дверей.

Пока что это всё проект. Помимо поездки в Москву, думаю летом что-либо подхалтурить. Живём мы неважно. Деньги нужны. Да и чтобы поехать в Москву, придётся что-нибудь купить, иначе столицу я буду разглядывать из окна, не решаясь ступить на расфранчённые улицы.

Ксюшенька, как твои дела сейчас? Пиши, пожалуйста, не обижайся на меня за молчание. Я люблю тебя, но я свинья, и никогда у меня нехватает времени и слов, чтобы написать вовремя письма близким, родным людям.

До свидания, Ксюшенька. Бегу. На площади Богдана Хмельницкого иллюминированный, вертящийся, фейрверический, весенний праздничный базар. Каждый ларёк — красочная сказка. Интересно. Иду смотреть.

Всего хорошего. Целую тебя крепко-крепко. Любящая И. П.

P. S. Неужели в этом году я вдохну воздух столетий, шагая по гулким сырым камням Троицко-Сергеевской Лавры. О чём поведают мне эти стены? Я хочу причаститься любовью и знаньем прошлого, чтобы ясно видеть будущее. Это интересно разнообразит и удлиняет жизнь. Жить в двадцатом, семнадцатом и двадцать первом веке. Строения, подобные Лавре — звучащий кусочек истории. Я прислоню ухо к её стене. Я хочу знать больше, чем то, что могут дать печатные исторические произведения.

[ Дальше пишет Мура. ]Дорогая моя, и я поздравляю тебя с Первомайским праздником.

Почему, родная, ты решила не писать мне? Это твоё решение — неожиданно для меня и обижает. Нет, твоих писем жду. Пиши мне, обязательно пиши. Что-то делаешь сейчас (11 30веч.), чем занята или отдыхаешь? Целых три выходных дня — большое богатство! Даже не знаю, с чего начать уборку накопившейся за зиму грязи в комнате! Стала теперь я моментально уставать. Какая же это печальная вещь старость. В чём находить утешение, когда отошли возможности искать в жизни ещё чего-то нового и добиваться его. Но об этом постараюсь не забыть продолжить в след, письме. [ Листок подходит к самому низу, дальше она пишет уже кверх ногами, назад, между строчками Иды. ]А сейчас уж очень устала, шагая много по улицам в первомайск. колоннах. Надо лечь. Бессонница донимает меня. Как ты спишь теперь? Пиши, голубка. Целую горячо. Мура.

Ещё раз нежно благодарю тебя за книгу Роллана. Перечитай Олдингтона «Все люди враги». Читала ли ты «Пулковский меридиан» В. Инбер. Я не читала. А Инбер люблю.

[ Письмо Иды. ]

18. VII.1947 года Киев.

Здравствуй дорогая Ксюшенька!

Наконец-то собралась тебе написать. Не было времени из-за экзаменов. Экзамены сдала хорошо. Потом начала работать по живописи и рисунку вместе с 11 классом, готовящемся в институт.

Впервые мы пишем обнажённых натурщиков. Трудно, надо обладать рисунком, знанием анатомии, колоритом. Боюсь, что в этом году я в институт не попаду. Огромный конкурс. На 8 мест (всего 8) 200 заявлений. Московский институт не объявляет приёма из-за страшной тесноты помещения. Академия уже имеет 800 заявлений. Какое нашествие, какой невероятный рост талантов!

Директор школы не хочет меня отпускать, говорит, что мне нужен ещё «год рисунка», и тогда он меня выпустит с триумфом. Он прав. Рисунок у меня безграмотен. Не хватает техники, выучки, школы. А живопись, «богом данное» в художнике, продвигается успешно. Ксюшенька, родная, к моему ужасу, летом я, очевидно, не смогу приехать в Москву. Недостаток денег, обуви, одежды, времени. Я всё же буду пытаться проникнуть в институт, хотя сознаю, что год в школе мне даст гораздо больше по рисунку, чем год в институте. Приёмные экзамены начинаются с 1-ого августа, приехать в Москву очевидно смогу только в начале осени. Как хочу!

Ксюшенька, дорогая, извини меня за моё молчание. Сейчас я, как в лихорадке. Вся взвинчена. Волнуюсь. Боюсь. Мечтаю увидеть тебя, впитать в себя Третьяков-гал. познать Б.Театр. Мечтаю о Москве.

Предоставляю перо маме. Она на меня сейчас сердита за одну мою позднюю прогулянку с одним очень хорошим хлопцем. Ну пока. Целую тебя крепко-крепко и думаю, что скоро смогу поцеловать в действительности.

Твоя Ира — маэстро (непризнанный).

18/VII. 1 30ночи [ Карандашная пометка: «47». ]

Ксюшенька, родная моя. Давно не писала тебе, дорогая, очень давно. Не знаю, с чего и начать. Это время (недели 4–3) я была в смертельной тревоге и безысходном отчаяньи. У Верочки была опухоль груди, кот. удалили 4 дня назад. Предварительные анализы опухоли, их было 2, наскоро сделанные, дали хорошие результаты. В субботу должен быть результат анализа из онкологического ин-та. Все данные пока что говорят о доброкачественной опухоли. Страшно и думать о чём-либо ином. Веруша меня спасла в годы войны, а я не проявила достаточного внимания к её здоровью. Опухоль она обнаружила 2 года тому назад, и я всецело полагалась на выводы академика Крымова, 2 раза осматривавшего её. Надо было давно её удалить. Пока что как будто бы всё благополучно, но тревога окончательно не покидает меня.

Теперь о Идочке. Как тебе уж писала, она решила перескочить через один класс (11-й) и сдать сразу за 2 класса экзамен при другой школе. [ Очевидно, Ида предыдущей осенью всё же в 11 класс не попала и была оставлена ещё на год в 10-м. ] Экстерн на аттестат зрелости при сегодняшних требованиях — вещь чрезвычайно нелёгкая. Но, занимаясь дни и ночи — она выдержала. Были дни, когда она спала 2–2½ часа в сутки. Проявила несвойственное ей упорство и свойственные ей способности. Ах, как же она способна.

В Ин-т, наверное, не попадёт, т. к. на живописный факультет принимают в этом году 8 чел., а у неё слаб рисунок — нет тренировки. Нужна усидчивость, а она не может проявить её.

На днях администрация школы мне сказала, что из неё может выйти «выдающийся художник» [ последние три слова подчёркнуты карандашом Ксении ],с её творчеством и чувством цвета она создаст большие полотна… Не ошибаются ли они?

Так тяжело её учить. Устала я, голубка, до последней клеточки своего организма. А характер у неё гадкий, и мне трудно с ней. Обладая тонким восприниманием многого, будучи деликатной, — эти качества она никогда не применяла ко мне. В Москву сейчас нельзя ехать. Занимается по живописи в классе. А попасть ей к тебе очень хочется.

Родная моя, дневник В. Инбер я купила у букиниста. «Пулк. меридиан» ещё не читала.

Видно, тебе, дорогая, живётся тоже тяжело. Если будет урожай картофеля (мы посадили её, но наш огород пока что неважен), мы прозимуем и будем сыты. Эту зиму без картофеля приходилось плохо. Надежда на лучшее не покидает, конечно.