Серж Резвани - Любовь напротив

— О, нет, мне все равно… Однако при ваших возможностях…

Мне стало не по себе от ее замечания, высказанного не совсем уверенно ленивым и безразличным голосом. «Значит, ты предпочла бы машину с откидным верхом? Ну, это пустяки», — подумал я, нажимая на педаль газа.

Алекс сбросила одну из туфелек и подтянула ногу под себя.

— Тут не меньше места, чем в нашей комнате, ты не находишь, Шам? — в ее голосе звучали одновременно нега, ирония и чуть ли не вызов.

Она погладила Шама по щеке, и этот безобидный жест, который при других обстоятельствах я бы даже не заметил, всерьез разозлил меня. Я не потерплю, чтобы она гладила его по щеке в моей машине. Смешно, не правда ли? Я ревную, я, Дени Денан! Не поворачивая головы, я произнес мягким, чуть взволнованным тоном:

— Я рад, что вы согласились поехать со мной, да, составить мне компанию. Вы себе представить не можете, как долго сейчас тянутся для меня дни… Какие они длинные… бесконечные…

Я сжал губы и нахмурил брови, показывая, каких усилий мне стоило держать себя в руках. Я вел машину, сидя подчеркнуто прямо, — мне всегда нравилось держаться с этакой элегантной чопорностью, отмеченной надменностью и сдержанной силой, что выглядело особенно выигрышно на фоне нейтрально-серых городских пейзажей, все быстрее и быстрее мелькавших за окнами автомобиля.

— Очень неприятно тащиться в хвосте… звезды.

Я произнес это обесценившееся слово с той же отстраненностью, с которой вел свою вызывающе помпезную машину, достойную свежей и дешевой популярности моей жены Маридоны. По-прежнему не глядя на Алекс, я спросил:

— Вас никогда не привлекала артистическая карьера?

Мой вопрос развеселил ее, она всем телом повернулась ко мне и привалилась спиной к Шаму, который обнял ее, положив свою руку ей под грудью. Теперь их щеки соприкасались.

Я продолжал настаивать:

— В театре… или в кино?

— Нет, никогда…

— Никогда? Неужели?

Я повернул голову и встретил устремленный на меня безмятежный взгляд Алекс.

— Такой ответ услышишь не часто… Очень жаль… Вы не будете возражать, если мы перейдем на ты? Мне кажется, что наступил такой момент, когда это возможно либо сейчас, либо никогда. В любом случае, — добавил я, разражаясь притворным смехом, — вас, похоже, не так просто разделить, и если даже я буду обращаться к вам на ты, то это будет скорее вы, чем ты…

Я пожалел, что произнес последнюю фразу, разозлился сам на себя и на какое-то время замолчал. Сидящие рядом Алекс и Шам также хранили молчание, тесно прижавшись друг к другу. Мы ехали по отвратительно замощенной периферийной улице, — кажется, это был бульвар Ла Рэн, — впрочем, в то время этим отличалось большинство проспектов, выходивших за пределы Парижа, и колеса машины производили шум, похожий на звук рвущейся ткани. На перекрестке я резко свернул на другую улицу, проехал вдоль Сены, и наконец мы добрались до квартала Бийянкур, где размещались порядком обветшалые павильоны киностудии.

Конечно, она меня обманула! Сегодня команда Верне заканчивала натурные съемки неподалеку от Шантильи. Как всегда, она обманула меня без особой на то необходимости, просто ради того, чтобы не говорить правды, думал я, сжимая кулаки и раздраженно шагая через безлюдную съемочную площадку, где несколько рабочих заканчивали монтаж ужасных декораций розовой спальни, поглядывая на меня с насмешливыми улыбками.

— Вы уверены, что после обеда здесь не будет съемок?

— Абсолютно, месье Дени, — ответил один из рабочих и, больше не обращая на меня никакого внимания, продолжил прибивать к бутафорской мебели дурацкие воланы из розового атласа.

Алекс и Шам держались немного поодаль; по всему было видно, что им уже наскучило таскаться за мной по заброшенным павильонам.

— Ну вот! — с горечью сказал я, махнув рукой в сторону уродливой розовой кровати, похожей на ладью с мороженым. — Такова наша личная жизнь. Она тут, наша настоящая спальня.

И я с завистью и искренней ностальгией подумал об их мансарде.

— Сожалею, что привез вас сюда.

Мы возвращались назад вдоль набережной Сены. Я вел машину, окаменев от пережитого унижения и едва сдерживаемого гнева, и с извращенным наслаждением представлял себе, что сделаю с Мари, когда останусь с ней с глазу на глаз. Я ее раздавлю… Она мне за все заплатит… Я резко крутанул руль, чтобы объехать группу рабочих на велосипедах. От меня не укрылось, что Шам крепко сжимал руку Алекс. Этот простой жест успокоения вывел меня из себя:

— Не бойтесь, — процедил я, отдавая себе отчет, насколько ярость замутила мои способности восприятия, и что бессознательно я желал смерти нам троим. Ветровое стекло запотело; теперь мне казалось, что я веду машину в мутной пустоте, из которой внезапно появлялись неясные, стремительные силуэты. Их становилось все больше и больше по мере того, как из ворот заводов на велосипедах выезжали рабочие, закончившие смену, и стайками пересекали трамвайные рельсы, тускло блестевшие под дождем. Я ненавидел эту пассивную, немую толпу, которую хромированный буфер «Бьюика» раздвигал, словно стадо скота, бредущее в свой хлев; я ненавидел Алекс и Шама, их понимающее молчание. Теперь я желал лишь одного: покончить со всем побыстрее, избавиться от них, убраться с этих пригородных улиц, спрятаться от унылого серого дождя… и разобраться с Мари.

Тем не менее, мне пришлось пообедать с ними в маленьком шоферском ресторанчике неподалеку от ворот Сен-Клу. Мы все чувствовали себя не в своей тарелке и почти не разговаривали, с молчаливым удивлением пытаясь понять, что, собственно, собрало нас вокруг этого стола, покрытого несвежей бумажной скатертью с пятнами от красного вина. В какой-то момент Шам завел разговор о Верне — уж не помню, что он там говорил, зато прекрасно помню, как я зло перебил его:

— А вы хоть знаете, как относится к вам ваш друг Верне? Вы для этого «тонкого психолога» не более чем несчастные влюбленные с чердака! Это как-то унизительно для вас, вы не находите?

И тут, совершенно неожиданно переходя на ты, хотя момент для этого был самый неподходящий, я продолжил говорить подчеркнуто вызывающим тоном:

— Возьмем тебя, Шам: ты добр, ты мягок; или тебя, Алекс: ты красива, ты послушна — выражаясь словами вашего друга Верне, вы никогда не расстаетесь… точнее, как он утверждает, вам еще никогда не хотелось расстаться… Что еще? Однако зачем повторять все глупости, которые говорит этот сентиментальный тип, когда речь заходит о вас! Что за странный у вас друг! Неужели вас устраивает, что он видит в вас лишь любовь с бо-о-о-ольшой буквы Л? Будь я на вашем месте, я бы разбился в лепешку, чтоб только разрушить этот нелепый образ. Не знаю…