Улья Нова - У нас будет ребёнок! (сборник)

– А вон в том доме у нас квартира, – говорит моя спутница, переведя взгляд с тени на источник тени и света.

– Где? – всматриваюсь я в город.

– Вон там, – развернула она меня за руку чуть правее, – первый по проспекту дом. Когда мы выбирали, место нам понравилось тем, что раньше здесь был дворец Елизаветы.

Дом возвышался вдали, на первой линии, и тоже походил на стелу с именами героев, выросшую до гигантских размеров. Каждое окно – семья героев, что хранит, бережет свою любовь. Некоторые, возможно, уже одиноки, но по-прежнему верны.

– Так, может, зайдем к тебе? – предложил я, вдруг перейдя на «ты», пожелав поскорее оказаться по ту сторону стелы с высеченными именами.

– Думаешь, это удобно? – само собой получилось на «ты» и у нее.

– Удобно, – я, словно снайпер, хищно вглядывался в маленькие отсюда окошечки. – Попьем чаю и погреемся.

– Неловко как-то, – подсказывала она мне в своей интеллигентской манере.

– Да нормально, – ловко парировал я.

По мне, самое время переходить к более решительным действиям. Самое время брать этот город и отправляться на зимние квартиры. А что такое брать город, как не квартиры и женщин? Для меня проникновение в жилище – в женскую его часть – более интимно, чем проникновение внутрь самой женщины.

Только теперь я по-настоящему осознал, почему выбрал работу именно в службе «Муж на день». Проникновение в квартиры – вот ключ к ответу. Помнится, я еще тогда задумывал пойти волонтером в клуб отцов для неполных семей. Чтобы давать уроки мальчишкам-полусиротам.

– Нет, я так не могу, – не сдавалась она, но голос ее уже дрогнул.

– Почему? – давил я удивленной интонацией. – Что тут такого?

– Не знаю, – помедлила она, подыскивая нужные слова. А потом, будто на что-то решившись, резко повернулась и выдала:

– Выбирай, если мы поднимаемся сейчас ко мне, то ты больше меня не увидишь. А если гуляем всю ночь до утра, то наше общение продолжится и дальше.

– Я выбираю квартиру, – не думая ни секунды, словно на присяге, отчеканил я.

– Ок, тогда ты пьешь чай и уходишь.

– Договорились, – не давая ей возможности выдумать новые условия, я двинулся в сторону теплого жилища. Самое время отправляться на зимние квартиры. Тем более охотничья битва выиграна, особенно после того как она снова взяла меня под руку.

Ее белый многоэтажный дом вблизи, у подъезда, походил уже не на стелу, а на скалу. На гору в Альпах или Гималаях. А когда мы проскочили мимо вахтера, поднялись на лифте, прошли по длинному коридору, то оказались в совершенно пустой небольшой студии, – и это мое ощущение, что я на вершине какой-то горы, в пещере, только усилилось.

Но одновременно с этим ощущением, что я на вершине своего существования, пришло чувство разочарования. Потому что ничего в этой квартире не было. Никакого уюта. И никакого погорелища. Абсолютная пустота. Разве к этому я стремился, воюя всю жизнь за свое существование? Разве к этой пустоте?

Как только мы пересекли порог, мне в нос ударил запах свежей краски и лака, запах свежей побелки и ротбанда, полное отсутствие аромата счастья и женского тепла. Белые, оштукатуренные под покраску, стены, полы под стяжкой со светлым ламинатом, побеленные потолки.

Она в своем доме. И здесь нет никаких запахов. А значит, мне нечего было захватывать, нечего отбирать или отбивать.

– Не обращай внимания, – сказала Лиза, – мы только-только купили квартиру. Еще толком не доделали ремонт, но уже планировали на годы вперед. Собирались здесь прожить долгую и счастливую жизнь. Но, видишь, даже еще мебель не успели собрать.

– Обычное дело, – кивнул я, – некоторые клянутся прожить вместе всю жизнь, но не успевают из-за банальной ссоры даже завтрак приготовить.

– Располагайся, где тебе удобно, – я пока в ванной приберусь.

Почему она, интересно, хотела прибраться? Как я заметил, стоя в прихожей, ванная тоже была вся белая. Новый белый кафель и белые унитаз с раковиной. А на раковине нет даже тюбиков с кремом или краской для волос, только белая паста да отбеливатель. Европейская манера все красить в белый для расширения пространства и создания радостного настроения. Однако было как-то нерадостно и холодно. Словно в ледяной пещере. Ледяная пещера – определенно не то, что я хотел получить и что захватить, как солдат.

Выйдя из ванной, хозяйка скинула длинный шарф, смахнула беретку прямо на пол. Как есть в ботинках, прошла в угол комнаты и, нагнувшись, включила стоявший на полу электрический чайник. Зачем волоча по полу, словно знамя поверженной, но не сдавшейся армии, пальто, ушла в противоположную от окна сторону и села на свое пальто, прижавшись спиной к стене. Закрыла глаза. Задумалась или отключилась? Спит или притворяется? Ждет, когда я попью чаю и уйду? Или ждет от меня мужского поступка? За что еще зацеплюсь и что еще предприму?

Я огляделся, понял, что зацепиться особо не за что – даже крючки и полки не были подвешены. Можно было упасть и валяться так в мокрых следах ее каблуков. Однако я, не снимая куртки, прошел в другой угол комнаты и тоже сел на пол у большого панорамного окна. Разглядывая с высоты город: огоньки фонарей, машин, окон… Чайник стоял как раз напротив меня и подмигивал мне красным огоньком, в темноте напоминающим точку снайперского прицела.

Теперь я уже был не крошечной мишенью там внизу, я будто сам сидел в бомбардировщике. А город был у меня как на ладони. И маленькие людишки суетились, выныривали из подземного перехода, бежали по своим делам, забегали в магазины и кафе, в конторы и банки, в поисках работы и в поисках куска хлеба, в поисках хоть какого-то пропитания для себя и своих близких. Будто на дворе не годы дикого изобильного капитализма, а все те же блокадные годы Ленинграда. И все равно все эти люди были жертвами, хотя многие из них пока об этом не догадывались, не понимали, что обречены на вечные скитания и выживание, потому что такая жизнь – всегда поражение и неудача.

А я тут на вершине своего могущества, на пике своих достижений, в квартире самой красивой девушки. И эта квартира наводит на меня жутчайшую тоску. А что дальше? Семья, бесконечная борьба за выживание и ее любовь, тихие семейные вечера в осадном положении… Ведь такую женщину мало завоевать, ее еще нужно удержать. Вот она полусидит-полулежит на паркетном полу, раскинув ноги и руки в стороны и закрыв глаза. Постепенно отключаясь.

И эта тоска, и тишина, и пустота от того, что я попытался занять не принадлежащее мне место чужого мужчины – сводили с ума. Маленькие машины, маленькие выживающие людишки, троллейбусы и автобусы, в которых ездят неудачники, – и те крошечные.

А пока чайник закипал, то нашептывая себе под нос невнятные фразы, то насвистывая полузнакомую мелодию французских добровольцев, соревнуясь с радио, я думал, что прекрасно понимаю ее мужа.