Гюлюш Агамамедова - Сборник рассказов

— Да как же это я забыл, ведь мне один из корешей говорил, что Василий того, не очнулся после гулянки.

Дормидонт сел и проснулся окончательно.

— Неужели и Василиса, болезная, преставилась. Не может того быть.

Дормидонт был решительно настроен выяснить все подробности свалившихся на него событий. Он преодолел природную лень, которой с некоторых пор он стал очень гордиться. Лень, по мнению Дормидонта была верным признаком его благородных корней. А если принять во внимание тот факт, что сегодня в свободной демократической стране, бывшей совсем недавно страной рабочих и колхозниц, почти все граждане сознательного возраста приобрели или находились в лихорадочном поиске своих благородных предков голубых кровей, то Дормидонту было чрезвычайно сподручно объяснять теперь свою всегдашнюю, врожденную лень наличием предков, восходящих по прямой линии к Обломову, благородному дворянину. Так вот, преодолев зов предков, он поднялся с продавленного дивана, оделся и вышел. Адрес благотворителей он знал наизусть. От каждодневного прослушивания призыва президента благотворителей прийти под крыло их общества и таким образом обрести счастье и покой уже при жизни, адрес конторы небожителей бескорыстно пекущихся о благе совершенно незнакомых им людей, отпечатался в мозгу. Взамен этот добрый человек, президент небожителей, не просил бессмертную душу как Мефистофель у Фауста, а лишь право наследования жилплощади. А если учесть совершенно немыслимую информацию, полученную от подруги детства об эликсире молодости, предлагаемым все теми же благотворителями, то получалось черт знает что. Тут крылась какая-то загадка, которая была не под силу даже мощному интеллекту Дормидонта.

Подойдя к конторе он помедлил немного, но собравшись с духом решительно открыл громко скрипнувшую дверь. Обстановка никоем образом не выдавала сверхзадачи поставленные перед конторой. Два обшарпанных стола, заваленных пыльными бумагами и старенький компьютер. Вдоль стены выстроился ряд мягких стульев, ожидающих посетителей и откуда-то сверху раздавалась уже знакомая Дормидонту небесная мелодия. В комнате не было ни души. Дормидонт уселся на один из стульев, поерзал немного и застыл прислушиваясь к чудесной музыке. Он задремал и проснулся от легкого прикосновения чей-то нежной руки. Открыв глаза он радостно улыбнулся. Это была она, Василиса Евграфьевна, молодая задорная, совершенно непохожая на ту старушенцию, какой она была еще вчера.

— Василиса, милая, неужели это ты?

— Я дорогой, ты же видишь что я. И ты такой же станешь, если будешь слушать меня и нашего родного благотворителя. Посмотри.

В руке у Василиса блеснул пузырек, наполненный зеленоватой мутной жидкостью. Она взболтала жидкость и вытащила пробку. По комнате разлился запах трав и сырости. Она поднесла к носу Дормидонта пузырек. Он закашлялся. Василиса проворно закупорила пузырек и поставила его на стол. Вынув бумагу из пыльной кипы небрежно лежавших на столе документов, разгладила ее и положила перед Дормидонтом. Договор о наследовании квартиры — прочел вслух Дормидонт. Весь остальной текст был набран таким мелким шрифтом, что разобрать что-либо не было никакой возможности.

— Не сомневайся Дормидонт, подписывай, посмотри на меня и не бойся ничего.

Дормидонт набрал воздух в легкие, выдохнул и сжав в руке невесть откуда взявшуюся ручку, поставил свою подпись в самом низу бумаги.

Василиса просветлела лицом, став еще краше.

— Послушай меня внимательно, Дормидонт. Я дам тебе этот пузырек. В день тебе нужно будет пить три капли этого чудодейственного эликсира. Запомни, только три капли. Больше ни единой капли. Ты можешь все испортить Не забудь Дормидонт, только три капли. А через неделю приходи ко мне. Может вспомнишь как ты ухаживал за мной. Василиса лукаво улыбнулась и выпорхнула из комнаты.

Дормидонт посидел еще немного на мягком стуле, оглушенный и заинтригованный. Он нехотя поднялся и побрел домой, крепко сжимая в руке заветный пузырек. Дома он долго ходил взад вперед по комнате, раздумывая над увиденным и услышанным, удивляясь тому, что он так и не расспросил Василису, как собирался. И ничего не выяснил.

Уже поздно вечером он открыл пузырек, накапал три капли как велела ему Василиса и медленно выпил. Мягкое тепло разлилось по всему телу. Он почувствовал необыкновенную легкость. Ему хотелось петь, танцевать. Состояние Дормидонта совершенно не походило на опьянение, так хорошо знакомое ему. Напротив, движения стали ловкими. Дормидонт вспомнил всю свою жизнь в мельчайших подробностях. Он мысленно вернулся в самые критические моменты своей жизни и теперь только понял, как нужно было поступать, чтобы дальнейшее его житие не причиняло боли, а было бы удачным и радостным. Поразмыслив еще немного, Дормидонт додумался о возможном счастливом будущем на необозримо долгий срок. С такими счастливыми мыслями он подошел к столу, открыл пузырек и медленно выпил все содержимое, в надежде достичь невероятных высот. Он медленно опустился на стул. Сознание его помутилось.

По бескрайнему зеленому лугу к нему навстречу, улыбаясь, шел в окружении развеселых, празднично одетых приятелей, Василий, закадычный друг Дормидонта. Звучала все та же небесная музыка, уже хорошо знакомая Дормидонту. Он несказанно обрадовался встрече и тут только понял, что прибыл в эти края «навечно».

В дверь позвонили. Три коротких звонка. Джема подошла к двери и посмотрела в глазок. Расплывшаяся в линзе глазка физиономия была ей незнакома.

— Вы к кому? — прокричала она достаточно громко, чтобы быть услышанной.

— Я маклер, пришел по объявлению об аренде квартиры.

— Заходите, я вас ждала. — Джема широко распахнула дверь.

Она прошла вперед, приглашая маклера следовать за ней. Он замешкался на пороге гостиной, бросив взгляд на натертый паркет. Джема подбодрила его улыбкой, прибавив:

— Проходите, не стесняйтесь.

— Для начала я хотел бы осмотреть квартиру, — Маклер обрел утерянный апломб.

— Конечно. Начнем с гостиной. Вы видите сами. Вся техника новая, японская. — Джема была любезной, без видимых усилий.

— Зато ваши расписные обои, не внушают оптимизма. — Маклер протянул руку по направлению к стене, ярко разрисованной фломастерами всех цветов.

— Да, ручная роспись. Вы же знаете, сегодня все сделанное руками ценится высоко. А для меня эта роспись имеет двойную цену. Она сделана руками моих детей. Вот эти птички, видите, их нарисовала моя дочь. А эти самолетики — мой сын. — Джема улыбнулась, вспомнив свою реакцию при виде произведений настенной живописи, в первый раз.

— А если я предложу вам наклеить новые обои, это не так дорого будет стоить, конечно, если вы не будете настаивать на чем-то особенном. Я могу помочь вам их наклеить и не попрошу оплаты за труды. — Маклер перевел взгляд с обоев на Джему.