Геннадий Машкин - Половодье

Председатель свободно перешагнул лужу и поздоровался.

— Здрасте! — недружно ответили соседи.

Скорых пожал руку Зава, заговорил с ним, и все увидели, какой Зав низкорослый по сравнению с председателем.

Между тем из машины выскочил милицейский майор-крепачок и сразу забрызгал свои сапожки грязью. Он до того огорчился этим обстоятельством, что забыл про секретаршу. А помощница Скорых раскрыла дверцу и уставилась на лужу. На помощь ей кинулся Гоха, подхватил секретаршу на руки, словно куклу, и чуть не уронил, наткнувшись на Зинкин жгучий взгляд.

— Спасибо, Гошенька, — промурлыкала секретарша и потрепала за отворот куртки.

— Товарищи, — обратился Скорых к шеренге соседей, — мы приехали к вам с предложением эвакуироваться на время наводнения!..

Люди насторожились.

— Серьезная опасность? — спросил дед Федор, расслышавший громоподобный голос председателя.

— Уровень может подняться на три метра по последним данным, — объяснил Скорых. — А главное, баклашихинская запань трещит… Представляете, что будет, если бревна пойдут на вас?

Трудно сейчас было представить, что сюда может ринуться вода — Иркой далеко, вокруг зеленеет трава, щебечут воробьи, палит солнце. А бревна — что? Бревна — стройматериал. Сколько народу здесь построилось благодаря паводкам! Опять же бревно — топливо. А эвакуируйся — ни дров не заготовишь, ни своего не найдешь: растащат последнее охотники до чужого.

И первый высказался Свальщик:

— Бог даст — не зальет.

— На бога надейся, а сам не плошай! — напомнил Скорых.

— Ну, на фронте не сплошали, — захорохорился дед Федор. — И с наводнением повоюем, если что…

— Если б вакуировали нас по квартирам, да не на время, а навсегда, уважаемый Иннокентий Филиппович, — запричитала Мотя. — Спасибушко сказали бы…

Соседи стали смущенно переминаться. Антон затаил дыхание, как перед явлением чуда, А вдруг Скорых сейчас изыщет возможность… Возьмет и переселит весь их барак на Горюшину гору! Ну что стоит Иннокентию Филипповичу приказать секретарше, и она выпишет ордер на квартиру, в которой можно зажить по-новому…

Но Скорых засмущался сам не хуже бараковцев, тоскливо взглянул на Горюшину гору.

— Пока не можем обеспечить квартирами, товарищи. У нас еще есть неустроенные, инвалиды… Эвакуировать будем временно, в школу.

— А потом снова в барак? — вырвалось у Антона. — До следующего паводка?

На дворе стало тихо, соседи отодвинулись от Антона, и он оказался один под прицельным взглядом Скорых.

— Что за умник такой? — проговорил председатель морщась.

— Наш критикан Антошка, — угодливо объяснил Зав, и все засмеялись.

— Таким наводнение даже на пользу, — заметил Скорых жестко. — Критиковать много мастеров развелось, а добрых помощников куда меньше! Так что скажете, товарищи, насчет эвакуации?

Зав бросил строгий взгляд на соседей, чтобы не перебили ненароком, и откашлялся, как перед докладом.

— Стихийные бедствия, — начал он, приподнимаясь на носках, — нас не страшат, Иннокентий Филиппович, поскольку мы всегда готовы к любым неприятностям. На вверенном мне конном дворе проведен инструктаж по технике безопасности, приняты необходимые меры. — Зав показал на недавно подкрашенную пожарную доску с топором, остродонным ведром, багром и лопатой.

Скорых покривил брови, поиграл скулами, хотел выразить сомнение, но, видно, понял, что временное отселение никого не устраивает, а в катастрофу никто не верит. И председателю осталось только распрощаться с народом, сесть в «Волгу» и сказать майору:

— Держите в готовности всю технику!

Из-под колес машины с кудахтаньем посыпались куры, Бельчик бросился вдогонку, облаивая забрызганный номер. Фонтан грязи вырвался из-под колеса и обдал собачонку. Бельчик отскочил, замотал мордой и слепо закрутился на месте. Раздался смех:

— Что, получил?

— Будешь начальство уважать!

Антон кликнул пса и взял его на руки. Бельчик скулил, из глаз катились грязные слезы.

Когда Антон вошел в свою квартиру, часы на комоде пробили шесть раз. А солнце прошивало каскадами света и кухню и комнату: отыгрывалось за многие дни ненастья. И скромная квартира сияла, как никогда.

«Будто почуяла что-то особенное, — подумал Антон о матери, — ишь как надраила полы!»

Но вообще-то он уж чересчур подозревал мать. Она, конечно, не могла ничего определенного знать про планы Ивана Бульдозериста насчет сватовства. Просто мать всегда содержала квартиру в чистоте. И сын с дедом помогали ей. На полах были расстелены дорожки, сплетенные из разноцветных тряпочек. Их плел дед. Ветошь Антон собирал ему на свалке. Эти разноцветные тряпочки свозили на свалку из швейных и трикотажных мастерских города. Старики Заливановки плели из них коврики, потом продавали свои изделия на барахолке и тем подрабатывали. Дед Федор склонял и Антона к этому ремеслу, но ничего путного из этого не вышло.

Дверь в комнату открылась, вошли дед и Степанцов, на вытянутой руке которого покачивался бидончик. В комнате запахло медовухой. Единственный глаз конюха радостно сверкал, а второй был прикрыт, как у пирата, черной кожаной ленточкой. Вид грозный, а на деле сосед был смирнее Ласки, особенно боялся начальства и вообще всех, кто повышал голос.

Он поставил бидончик на середину стола и широким жестом пригласил деда с Антоном.

У деда повлажнели глаза.

— Нет, ты скажи, — дед продолжал, видно, начатую со Степанцовым беседу, — что ему власть, если он так думает — пора, мол, вообще барак ликвидировать.

Антон догадался, что разговор о нем.

— А нас батя сек за пререкания, — сказал Степанцов, — и дед сек, и дядья секли, и все, кому не лень, лупцевали нас. Так мы старших не смели обсуждать.

— Ну и что из вас вышло? — огрызнулся Антон. — Покорные шестерки!

— Вот кроет! — восхитился дед.

— Давай, давай, дуй по нам! — усмехнулся Степанцов. — Ты ученый, а мы темные. Мой Савка и тот спрашивает надысь: бать, а бать, ты почему у нас простой конюх? И как я ему объясню, что батя его сил много имел, а не знал, куда их переводить. Мотался по свету, как угорелый, думал все деньги заробить, какие есть… Сперва землю пахал, потом лес валил, на Камчатке рыбу ловил, в шахте тачку катал, под Воркутой рельсы укладывал на путя, а теперь вот конюшу. И кроме лошади, никому не нужон становлюсь со своей силой человечьей. Да и сила уж не та…

— Это без отца он больно самостоятельным стал, — сказал дед про Антона.

Вошла мать, и Антон понял, что сейчас самое время уйти на чердак, где любил он подолгу просиживать с книжкой.