Вадим Чекунов - Шанхай. Любовь подонка

Серое, тихое и паскудное утро. Низкие сплошные облака закрывают небо.

Старухи перед общежитием завели уже, как ни в чем не бывало, музыку для упражнений.

По дороге купил «China daily» на английском.

Черно-красная передовица, несколько мелких фотографий.

«День, когда земля содрогнулась!» На второй и третьей страницах — репортажи об эвакуации, рассказы очевидцев.

Остальные двадцать страниц — будто и не случилось ничего: политика, бизнес, культура, спорт.

В автобусе встретил Ласа. Сел рядом, показал газету.

— Квота на негативные новости — объяснил немец. — Страна должна быть спокойна и уверена в завтрашнем дне. Ладно, после обеда попробуем что-нибудь узнать. Ты бы вздремнул, пока едем — видок у тебя, я скажу, неважный. Да, и жвачки в буфете купи, несет от тебя на весь автобус.

Перед занятиями снова пытался дозвониться.

Глухо.

В перерыве побежал в соседний корпус, на кафедру. Заведующая, приветливая моложавая китаянка Нина, сидела перед компьютером.

— Уже слышал, что случилось? — кликая мышкой, спросила она.

— Слышал…

Внимательно оглядела меня, ничего не сказала.

— У меня там…

Я осекся. Личную жизнь от коллег лучше держать подальше.

— Друг там у меня… Как раз вчера поехал в заповедник.

— Я только что читала — насчет россиян данных пока нет, посольство в Пекине сообщило.

— Он китаец.

— Надеюсь, все с ним в порядке. Хочешь новости посмотреть?

— Если можно.

Нина уступила место.

Перекатывая в сухом рту комок жвачки, перешел на страницу «Яндекса».

«В эпицентре стихии 80 % зданий разрушены до основания, а все подступы к ним завалены камнями. Спасателям приходится работать в крайне тяжелых условиях: линии коммуникаций оборваны, проливной дождь парализует вылеты вертолетов, а подземные толчки продолжают повторяться. Только за ночь их было здесь свыше тысячи».

Последняя фраза придавила меня.

Ледяной, безнадежный ужас перехватил сердце.

Закрыл глаза и увидел Ли Мэй — не ее даже, а только руку и плечо — под огромным и мокрым куском бетонной плиты.

Она не кричит.

Ей не больно.

Она мертва. В измученном мозге будто лопнуло разом множество сосудов.

Опустил голову и застонал.

Заведующая что-то тихо говорила, секретарь пихала мне в руку стаканчик с водой. Я просидел в стылом отупении до конца перерыва. Отказался от предложения сердобольной Нины подменить меня и пошел на урок.

Мел в моих пальцах ломался, крошевом осыпался к ногам.

Я смотрел на студентов, и от их спокойствия мне хотелось орать, выть и рычать, срывать таблицы со стен, опрокидывать парты, бить прямо в безмятежные лица, ломать тонкие шеи…

Понял, что как преподаватель я больше не существую.

Вместо ланча опять сидел за монитором на опустевшей кафедре.

«Первые обнародованные цифры ужасают: землетрясение силой 7,8 баллов унесло жизни, по меньшей мере, 12 000 человек, около ста тысяч человек в горном районе Сычуань оказались отрезанными от мира, 60 тысяч местных жителей пропали без вести. Также неизвестна судьба двух тысяч туристов».

Ласу удалось раздобыть адрес и телефон ее родителей.

Вечером он позвонил им. Несколько раз ему пришлось объяснять, кто он такой и почему звонит. Его не понимали или не слышали — из мембраны доносились крики и женский плач. Лас настойчиво говорил что-то.

Сцепив руки, я сидел рядом и вслушивался в китайскую речь. Лас знал китайский гораздо лучше меня, но и он не мог разобрать ответы.

— Попросил позвать отца, — сказал шепотом. — Мать неадекватна.

С отцом Ли Мэй Лас общался минут десять. В основном просто слушал, вставляя ободряющие слова.

— Ничего пока не ясно.

Положил трубку и посмотрел на меня.

— Жених, невеста, и двадцать шесть гостей — все пропали. Отец, кажется, в ступоре. Повторяет одно и то же — ее пока не нашли. Ни живой, ни… В общем, дело серьезное. Сам понимаешь — двенадцать тысяч. Думаю, будет больше. Спокойно, спокойно. Пойдем, выпьем. Я сказал, позвоним еще.

Мы звонили каждый день, всю неделю, пока Лас не сказал, что делать этого больше не стоит, хватит травмировать родителей.

Если она найдется, добавил Лас, они позвонят нам.

Она сама позвонит, если чудо все же случится.

Прошла еще неделя.

В алкогольном сумраке, в отупении, в ожидании неизбежного мертвящего ужаса правды.

По ночам я лежал на кровати, прислушиваясь к неровным толчкам сердца и звону в ушах. Днем отрешенно листал страницы новостей.

«Количество погибших в результате землетрясения в китайской провинции Сычуань достигло 65 тысяч 80 человек, еще 23 тысячи 150 человек считаются пропавшими без вести, а 360 тысяч 58 человек были ранены. Таковы, как сообщает AFP, данные, распространенные в понедельник правительством Китая. Премьер-министр Китая Вэнь Цзябао заявил в субботу, что число погибших в итоге может составить более 80 тысяч человек, добавив, что надежды обнаружить под завалами живых — больше нет». Тела ее не нашли.

Год, что провел я в Китае после тех майских событий, ничего не изменил.

Во всяком случае, в лучшую сторону.

Иногда, просыпаясь посредине ночи от шорохов и голосов в моей пустой комнате, я садился на кровати, выпивал оставленную на утро заначку и думал о том, почему Ли Мэй перестала мне сниться.

Я разыскал среди груды вещей ее браслет и, продев в него шнур, носил на груди как амулет.

Это не помогало.

Она не приходила ко мне в сны.

Все, что я мог — хранить ее в памяти, жил одним прошлым, соскальзывая в него, как в пропасть.

Так пьяный путник, идущий вдоль оврага, оступается и катится вниз, карабкается обратно и снова валится, пока не переломает, наконец, себе ноги…

…Ноги мои едва передвигаются. Болят ступни, гудят колени, ноют спина и плечи. Все же здорово нашлялся за сегодня…

Смотрю на часы — половина первого ночи: значит — уже «за вчера».

К наступившему «сегодня» я равнодушен, оно еще толком не наступило. Я и не заметил, как меня вынесло в район Хонкоу. Это радует — «автопилот» не сбился, и я ковыляю в сторону дома.

За моей спиной — погасшие огни Пудуна и набережной.

В густой мгле едва различим силуэт телебашни.

Справа от меня — высокий забор, где даже ночью гремит стройка: забивают сваи, трещат отбойные молотки, в свете прожекторов описывает полукруг башенная стрела. Пахнет пылью, цементом и бензиновым выхлопом.

На улице движения почти нет. Изредка пролетает мотоцикл или скутер, с шуршанием проносится одинокое такси. Выезжает со стройки неуклюжий грузовик, газует, по асфальту ползет клякса вонючего дыма.

В каждой руке у меня по бутылке пива. Я прикладываюсь то к одной, то к другой.

Где-то с час назад я еще сидел возле закрытого метро на Народной площади, смотрел на желтую от фонарей дорогу, на мрачные без подсветки глыбы небоскребов. Общался — не помню, на каком языке и с кем…