Виктор Мартинович - Озеро Радости

Как видно, в культе Царицы сплелось множество мотивов, чем объясняется его поганская (так на местном диалекте именуется язычество) живучесть, несмотря на старания русской православной церкви и губернской администрации: тут и материнская забота, и мечта о замечательном прошлом, когда на территории Северо-Западного края было литовское Княжество, и культ мертвых, и атавизмы католицизма и униатства, трактующие Богоматерь некоей «Девой Марией», заступницей и объектом отдельного поклонения и помещающие ее между небом и землей, и даже сказочные мотивы с привкусом Эрота (хрустальный гроб, ожидание поцелуя).

Яся закрывает книгу, испытывая больше симпатии к Царице, чем к проф. Куропатошкину, попытавшемуся ее разоблачить. «Как ей сложно, — думает она, — нести добро и радость десяти миллионам равнодушных полудурков и при этом даже не просыпаться».

Актовый зал, по-церковному залитый ярким боковым светом из огромных окон. Окна выходят на оживленную улицу и потеряли способность открываться еще до того, как в этих стенах зазвучало слово «плюрализм». Оттого они настолько давно не мыты, что человек с воображением может разглядеть в разноцветных разводах грязи витражи с муками Господними.

Полторы сотни пар глаз, кто — испуганно, кто — со спокойной ненавистью, смотрят на сцену, где установлен накрытый кумачом стол. За столом — члены государственной комиссии по распределению во главе с целым министром, в ней председательствующим. Министр крупен, как заголовок газеты «Правда», которая уже пятнадцать лет как перестала выходить. Он весел, как пришедший на раскулачивание красноармеец, чувствуя свое абсолютное влияние на жизнь собравшихся.

С речью выступает декан, блеск фигуры которого слегка затмился присутствием в зале министра. В свою очередь, блеск фигуры министра слегка придавлен портретом президента, обозревающим сцену сверху и придающим ей неотвратимый вид приводимого в исполнение приговора.

— Дорогие друзья! Теперь уже — коллеги! Вот и закончилось, получается, ваше плаванье на ледоколе знаний через льды невежества! Вот и отпускаем мы вас, родные вы мои, во взрослую жизнь! Пять долгих лет продолжалось ваше обучение, пять лет наши лучшие профессора… Что? — декан склоняется к министру. — Покороче? Ну ладно, покороче… Как известно, процедура выдачи дипломов у нас проходит в несколько символическом режиме, так как она совмещена с обязательным распределением студентов, учившихся на государственной форме дневного отделения с получением стипендии. Как вы знаете, каждый получивший бесплатное образование обязан вернуть свой долг государству, два года проработав по месту распределения. И именно туда, в сейф вашего будущего начальника, будет отправлен почтой ваш диплом…

По залу разносится недовольный гул, хотя все прекрасно знают эту процедуру.

— И я должен по процедуре тут озвучить, что будет в случае вашей неявки по распределению или уклонения от явки по распределению. Поймите меня правильно, это я не чтобы кого-то испугать, просто таковы правила. Так вот, если вы вообразите себе, что не обязаны отдавать свой долг государству, документы на вас будут переданы в суд, который обяжет вас компенсировать бюджету те расходы, которые были понесены на то, чтобы дать вам высшее образование. В настоящее время эта сумма составляет…

Министр протягивает декану бумажку, и тот зачитывает сумму, путаясь в нулях.

Все в зале тотчас же достают калькуляторы и начинают считать.

— Тринадцать кусков грин, — шепчут вокруг. — Нормально можно было в Сорбонне на бакалавра отучиться!

— Но мы переходим к самому приятному и волнительному! К заполнению вакансий! — выкрикивает декан, перекрывая гул, туманом ползущий над рядами дерматиновых кресел.

Встает министр — теперь начинается его соло. Вершить судьбы — занятие для чиновника, а не факультетского бригадира.

— Ну что, уважаемые дипломники! И особенно, так сказать, дипломницы! Поздравляю с выпуском! — усмехается он. — И первую просим к сцене Екатерину Шаршунову. Давайте, давайте, Екатерина! Не стесняйтесь!

Нарядно одетая девушка не успевает дойти до выхода из узкой ложбинки, ведущей через ноги сидящих к проходу, как сверху звучит:

— Ну что же, Екатерина! Вы неплохо успели на сайты всякие написать, мы это ценим. Но у вас слабый средний балл, семь всего. А потому государственная комиссия приняла решение удовлетворить вашей кандидатурой заявку Ветковского лесничества. Вы направляетесь в Гомельскую область, в редакцию журнала о природе для самых маленьких «Барсучок» начальником фототеки. Поздравляю!

Екатерина замирает посреди ряда. Несмотря на то что слово «Барсучок» звучит комично, зал не смеется, придавленный осознанием, что и такие варианты развития судьбы на ближайшие два года возможны.

— Следующий у нас… — министр берет новое личное дело, — Артем Скарбутан. Неплохая успеваемость, средняя — восьмерка, но вы сами из Старых Дорог, верно?

С места поднимается перепуганный паренек, он кивает министру. Паренек этот однажды половину пары рассказывал Ясе, чем синкопированные ударные лупы олдскул-джангла отличаются от драм энд бэйса и почему их нельзя путать.

— Ну вот, значит, Тёма, мы коллегиально вас решили вернуть поближе к родине, поедете по заявке Языльского сельсовета в деревню Верхутино, там вакансия молодого специалиста по пропаганде здорового образа жизни.

Артем опадает.

Яся внимательно наблюдает за происходящим и начинает понимать, что это ей напоминает. У Борхеса есть рассказ, где все мужчины Вавилона каждый лунный год тянут жребий: кто-то становится рабом, кто-то проконсулом. Кого-то объявляют невидимым и, как бы он ни кричал, его не услышат, как бы ни крал хлеб — не накажут. Кому-то нужно бросить в воды Евфрата сапфир из Тапробаны, другому, стоя на вершине башни, отпустить на волю птицу (и все). Кто-то по этому жребию судьбы должен насыпать или убирать песчинки на морском берегу. Кто-то должен умереть (соответственно, кто-то — убить его).

Вот же вам, двадцать первый век, та самая лотерея в Вавилоне! Ценителя драм энд бэйса, способного отличить ритм на 140 ударов в минуту от ритма на 170, делают на два года пропагандистом здорового образа жизни в деревне Верхутино.

Сама Яся спокойна и скорей заинтригована: именная стипендия и девятка в качестве среднего балла гарантируют, что ее оставят в Минске, причем скорей всего — со свободным дипломом, ведь вакансий в столице не так много.

На протяжении четырех томительных часов разворачиваются сцены, драматизмом могущие дополнить прозрачные витражи с муками Господними: жизни ломаются с эффектным хрустом: сына диссидента шутки ради определяют в газету МВД, с гарантированным присвоением звания майора милиции, Лялю Гуринович, комичную факультетскую красавицу, прописывают в Клетное, причем в названии вакансии звучит что-то связанное с коровниками; квадратноголовый лопух, прославившийся авторским произношением слов «эстренный вызов» вместо «экстренного вызова» и «микстер» вместо «миксера», уходит на телевидение; кого-то берут даже на киностудию.