То Хоай - Западный край. Рассказы. Сказки

Еще один гонец вернулся на станцию…

Начальник, по-прежнему не открывая глаз, подумал: кто-то из нарочных опять опоздал… Пусть теперь ночует за воротами, всыпать ему палок он успеет и утром… Начальнику до смерти не хотелось вставать — когда годы перевалили на шестой десяток, холод и сырость осенних ночей отзываются болью в ногах и во всем теле. Даже добрая водка не приглушила ее, напротив, в горле появился саднящий зуд. И вдруг он спохватился: а ну как там срочная депеша! Если так — за проволочку всем им не сносить головы. И он встал.

Небо прояснилось, словно кто-то, не пожалев труда, чисто вымел его. Кругом царила непривычная тишина. Едва смолк сигнальный барабан, на горизонте забрезжил неяркий свет, возвещавший приближение дня.

Огромный ключ, звякнув, опустился наземь. Начальник, не доставая покуда трость, осмотрительно спросил:

— Кто там?

— Ваша милость, это я, Тьы.

Деревянный засов, выхваченный из скобы, гулко ударил в каменную стену. Тьы толкнул створку ворот, сколоченных из железного дерева, и вошел внутрь. Он потерял где-то свой нон, и растрепанные волосы падали ему на лицо и на плечи. Был он весь мокрый от росы и пота. Влага пропитала даже прилегавшую к телу сумку.

Тьы одолел за ночь два перегона. Депеши с пометкой «молния» не ждут, а сменных гонцов и коней почти не осталось, и потому останавливаться на малых станциях не имело никакого смысла. Футляр с «молниями» вручают гонцам за воротами станций, и начальники, стоя посреди дороги, помечают в книге время и номер. Всю ночь не покидал Тьы седла, дорожная пыль толстым слоем покрыла его спину и плечи.

Войдя в дом, Тьы резким движением повесил сумку на колышек, вытер лоб и пошел назад к двери.

Начальник развернул подорожную, подошел к фонарю, записал время и, вернувшись назад, крикнул:

— Эй, Тьы!

— Ваша милость, я торопился…

— Оно и видно. Небось торопился к мосту Тиен выпить с дружками!

— Я ведь отмахал два перегона. Еле дышу…

— Сам знаешь, что опоздал!

— Простите, ваша милость…

— Хватит!

И, не меняясь в лице, начальник, как всегда, медленно разгладил усы и сорвал висевшую на стене трость. Он решил самолично покарать виновного.

Но высоко занесенная трость не успела еще опуститься, как Тьы вздрогнул, распрямился, глаза его сверкнули…

— И ты, тварь, смеешь еще замахиваться на меня! — крикнул он. — Пну разок промеж ног — и душа из тебя вон! Только и знаешь, что бумагу марать своей поганой кистью! Изводишь всех ни за что ни про что… Я старался, всю ночь ехал без передышки, даже в ушах звенит. Да ты обязан мне исхлопотать наградные! Какого черта тычешь в меня своей палкой!? Наплевать мне на тебя! Выходи — сразимся!

Слова его прозвучали, словно зловещий свист клинка.

Гонцы, пробудившиеся ото сна, толпились за дверями у очага, на котором закипал рис.

Они зашумели:

— Это кто там дал жару начальнику?

— Тьы!

— Молодчина!

— Пойду-ка подсоблю ему…

— Стой, куда ты!

— Лучше не связываться…

Ни один не подошел к двери, но вдруг из толпы кто-то крикнул:

— Эх, оборвать бы усы «его милости»! За такое и пострадать не жалко…

Вдалеке снова послышался стук копыт.

Начальник застыл с поднятой тростью и прислушался.

Лошадь шла шагом: значит, это не гонец. Скорее всего, едет важный чиновник — только гонцам да чиновникам разрешалось въезжать в город верхом.

Небо совсем посветлело.

Запоздавшие на кормежке выпи поднялись с затянутого туманом озера Линьдыонг и пронеслись над землей, точно подброшенные кем-то вверх пучки вымолоченных колосьев.

Копыта цокали уже у самых ворот.

Во двор заглянула чья-то голова в ноне с железным навершием. Это был стражник, из тех, что палками расчищают путь перед выездом вельможи.

— Кто там поставил клячу поперек дороги?! — заорал он. — Вам что, жизнь надоела?

Один из гонцов выбежал из ворот и привел за узду коня, на котором приехал Тьы. Конь шел понурясь, грива свисала мокрыми космами. Гонец завел его в конюшню, тщательно привязал возле ясель и, взяв в углу охапку травы, бросил ее коню.

Мимо ворот проехали два стражника.

И дорога снова опустела — чистая и гладкая, как бумажный лист.

Но вот тишину нарушил шум шагов. И в проеме ворот на фоне серого неба показались крытые носилки, задернутые шторами цвета лепестков оранжевых лилий. Медленно прошли четыре носильщика, следом за ними шагал стражник с рупором в руке — мимо станции «Рыбий хвост» проезжал сам королевский наместник.

Тьы выбежал за ворота и кинулся ничком на дорогу прямо перед носилками.

Начальник станции глядел на него из дверей. Оробев, он не знал, на что решиться. Будь его воля, он приказал бы скрутить смутьяна и надеть на него колодки, но сейчас это было рискованно. Тьы вздумал жаловаться наместнику, а тому ничего не стоит стереть в порошок какого-то там начальника станции. Начальник пошатнулся и ухватился за дверной косяк, трость его упала наземь.

Ехавшие впереди стражники, услыхав за спиною шум, обернулись. Но туда уже подоспели солдаты, что шли позади носилок. В блестящих нонах из ананасовых листьев и кафтанах с ярким кантом, угрюмые и злые, они шагали, держа наперевес свои палаши.

Собравшиеся у ворот гонцы, оторопев, глядели на эту процессию.

Вдруг из носилок раздался усиленный рупором голос:

— Кто ты? Зачем лег на пути?

— Ваше сиятельство! — вскричал Тьы. — Позвольте недостойному припасть к вашим стопам.

— Мы слушаем, — отозвался рупор, — говори.

Тьы, не поднимая головы, заговорил громко, чеканя слова:

— Ваше сиятельство, взгляните просвещенным взором… Я вез «молнию», старался из последних сил, устал смертельно, а он избивает меня…

Голос из рупора перебил его:

— Дозволяем тебе встать!

Тьы, поднявшись с земли, выпрямился во весь рост.

— Лживый бес! — закричал голос. — Ты здоров как буйвол, а лжешь, будто с ног валишься. Тебе до смерти еще далеко! Государь поставил начальников блюсти закон и порядок, и челобитные подаются предписанным свыше путем. Как смеешь ты самовольно заступать нам дорогу? Смотрителя сюда!

Начальник, кивая и кланяясь, выбежал из ворот.

— Схватить наглеца! — вновь загремел голос. — Отсчитать ему пятьдесят палок и отправить к командующему войсками, в уезд! Пускай пошлет его служить в горы!..

На дороге в этот ранний час не было ни души, но стражники, ехавшие впереди носилок, гарцевали и размахивали палками, словно расчищая путь в многолюдной толпе. Солдаты, положив палаши на плечо, снова зашагали по обе стороны носилок. Стражник, принявший рупор, с почтительным поклоном приподнял шторы носилок, чтобы наместник мог видеть, что происходит снаружи. И носилки двинулись дальше, мимо ворот станции, где начальник, встав на колени, отвешивал земные поклоны. Один лишь Тьы успел заглянуть за занавески, но в темноте не разглядел ничего, кроме кафтана из красной парчи, меча да нона с серебряным навершием. Мгновение спустя шторы опять опустились.