Татьяна Булатова - А другой мне не надо

– А может, – волновался Игорь, – они боятся?

– С какой стати? – делано удивлялась Анна. – Они же знают, что все в порядке.

«Все в порядке?» стало любимым вопросом в семье Гольцовых. Все трое, они избегали переводить этот вопрос в «личную» форму, отказываясь использовать традиционное для большинства семей: «Ты как? Что с тобой? У тебя что-то случилось?» «Человек сам часто не понимает, что он чувствует, а тут мы со своим ненужным любопытством. Вот и получается, испытываем одно, а декларируем другое. Отсюда путаница и полный беспорядок в душе», – отстаивала свою позицию Анна, охраняя как свое личное пространство, так и пространство своих близких. Но иногда, вынуждена была признать Гольцова, искренне хотелось, чтобы вопрос звучал не обтекаемо – «Все в порядке?», а в лоб – «Как ты себя чувствуешь?». И сегодня был именно такой день.

Анна безостановочно думала о том, что ждет ее дома. Сценарий, как правило, был один и тот же: букет цветов, бутылка хорошего вина, стол, уставленный разносолами, и долгая речь мужа, общий смысл которой можно свести к детскому «Я больше не буду». «Будешь», – мысленно ответила Анатолию Аня и поняла, что торопиться домой не станет. Другое дело, что, наверное, стоит предупредить об этом и мужа, и сына, иначе ее отсутствие вечером будет восприниматься ими как протест против установленного порядка.

– Я буду поздно, – сообщила она мужу и собралась повесить трубку.

– Ладно, – безропотно согласился тот, и Аня насторожилась: в чем дело?

– Мне не звони, – она закинула очередную наживку, традиционно срабатывающую на все сто процентов, но супруг снова не проявил никакой чрезмерной заинтересованности.

– Хорошо, – пообещал тот, хотя обычно фраза «Не звони мне» вызывала у него бурную реакцию.

– У тебя все в порядке? – Сердце Анны дрогнуло.

– Нет, – глухо сказал Анатолий. – Я сижу дома один и чувствую себя полным говном. Настолько полным, что передать тебе не могу.

– И не надо, – тут же упредила его жена. – Лучше позвони Игорю.

– Зачем? – искренне удивился Анатолий.

– Просто так, – пожала плечами Анна.

– Не хочу. Мне надо побыть одному…

– Что? – Гольцова чуть не выронила из рук трубку. – Тебе? Одному? (Анатолий промолчал.) Тогда не смею мешать, – пробормотала Аня и замерла: в телефоне раздались гудки. Впервые за столько лет Гольцов первым повесил трубку.

«ЧТО ПРОИСХОДИТ?» – разволновалась Анна и подумала о сыне. Тот же, словно почувствовав настроение матери, позвонил сам.

– Игорь, – с облегчением выдохнула Анна Викторовна. – Слава богу!

– Мам. – Голос младшего Гольцова звучал явно недовольно: – Ты там как? У тебя ничего не случилось? Я звонил утром, ты на меня всех собак повесила. Звоню в течение дня – трубку не берешь. Перезваниваю отцу, тот тоже не отвечает.

– Потому что он дома, – вставила Аня.

– Откуда мне знать, что он дома?

– Игоречек, как-то мне неспокойно, – призналась Анна и секунду помолчала, возможно, в расчете на то, что сын сейчас спросит: «А что тебя беспокоит?» Но Игорь молчал. – Ты знаешь, я разговаривала с твоим папой. Он какой-то странный.

– «Какой-то странный» – это какой? – уточнил сын.

– Сама не могу понять. Вчера мы были у Мельниковых… – начала было Аня, но недоговорила, потому что Игорь возмущенно ее перебил:

– Здо́рово! Вы были у Мельниковых, а потом ты удивляешься, что он «какой-то странный». А каким он должен быть, по-твоему? Что вы как дети? У твоего мужа похмелье, а ты, как девочка, руками разводишь и удивляешься. Может быть, пора посмотреть правде в глаза?

– Какой правде, Игорь?

– Такой. Твоему мужу нельзя пить категорически.

– Ты предлагаешь мне хватать твоего отца за руку?

– Я предлагаю тебе как можно меньше посещать те места, где это происходит.

– Раньше ты никогда не разговаривал со мной в таком тоне, – печально констатировала факт Аня.

– Раньше ты тоже не звонила мне для того, чтобы сказать: «Твой отец какой-то странный». Он, мама, странный ровно настолько, насколько ты ему позволяешь, – отчитал Анну сын. – Поэтому надо идти домой и быть рядом с ним.

– А мое мнение ты не хочешь услышать?

– Нет, – Игорь был явно на взводе.

– А если я не могу?

– Тогда пойду я! Хотя у меня, честно признаюсь, были совсем другие планы.

– Ты делаешь мне одолжение, Игорек? – не приняла сыновней жертвы Гольцова. – По-моему, твои родители взрослые люди и могут сами разобраться со своими проблемами.

– Мне так не кажется, – признался Игорь, и второй раз за день Анна оказалась с немой трубкой в руках.

Домой Анна Викторовна Гольцова возвращалась со смешанным чувством: ее не покидало ощущение надвигающегося несчастья. При этом не было никаких объективных причин, способных вызвать все нарастающее чувство тревоги, одни предчувствия. Но их оказалось достаточно для того, чтобы Гольцова представила себя в роли человека, обнаружившего рядом с собой чемоданчик с тикающим часовым механизмом.

«Мама!» – подхватилась Аня и, проклиная себя за нерасторопность, начала рыться в сумке в поисках сотового телефона. Обнаружив, что тот разряжен, она взяла такси и назвала адрес ни о чем не подозревающей Людмилы Дмитриевны. Удостоверившись, что с матерью все в порядке, Гольцова чмокнула ту в щеку, легко сочинила, что была поблизости, поэтому не смогла не забежать, но точно проходить не будет, потому что домой-домой-домой и так далее…

Обескураженная Людмила Дмитриевна закрыла за дочерью дверь и вышла на балкон, чтобы проводить ее хотя бы взглядом.

– Пока! – прокричала ей снизу Аня и заторопилась в сторону остановки, откуда в разные концы города уезжала добрая половина района, в котором прошло ее детство.

«Что-то случилось», – встревожилась Людмила Дмитриевна, все не решавшаяся вернуться в комнату, и так и стояла, облокотившись на балконные перила. Раньше Анна никогда не позволяла себе визитов такого рода. Напротив, прежде чем появиться в родительском доме, она всегда звонила, интересовалась планами матери и приходила только в том случае, если та приглашала. А та приглашала всегда, но Анна никогда ее гостеприимством не злоупотребляла, предпочитая принимать Людмилу Дмитриевну у себя, чтобы не погружаться в атмосферу разоренного родительского гнезда. Она, как дочь, до сих пор не могла смириться с уходом отца из семьи, по-детски считая, что тот бросил не только свою жену, но и ее, Аню. А ведь она гордилась и восхищалась им, полковником в отставке, интеллигентным и образованным человеком.

Когда это случилось, Анна решительно встала на сторону матери, не принимая отцовский выбор. Его новая избранница была ровесницей Людмилы Дмитриевны. «Я понимаю, ушел бы к молодой женщине!» – поделилась она с Толей и заплакала, продолжая мечтать о том, чтобы родители воссоединились. Но этого не произошло, и Анна запретила себе вспоминать об отце, а когда думалось, все равно гнала прочь эти глупые, как она говорила, «детские» мысли. И святая Людмила Дмитриевна периодически напоминала дочери о необходимости позвонить отцу и всякий раз натыкалась на бурное подростковое сопротивление.