Иван Бойко - Смотрю, слушаю...

Не просють! Умные дюжа!..

У книжного киоска всегда останавливался студент с лучистыми, немножко грустными глазами, в свитере и простых брюках. Брал с витрины журналы, подолгу листал, потом подходил к окошку.

— Разрешите посмотреть газеты?

И это выводило из терпения продавщицу:

— Купите товар и тогда смотрите сколько угодно.

— Но у меня… Ведь я… — робко говорил студент. — Ведь любой товар смотрят сначала.

— Не мешайте покупателям.

И он, смущенный, отходил. А скоро и вовсе не стал появляться. Продавщица уже забыла его, когда однажды поступили новые товары, книги этого года издания, и с одной из них глянули знакомые глаза.

Она узнала студента и в этот день не могла работать: никогда не читала книг, а эту прочла.

Теперь, когда проходят, студенты, она, высовываясь из окошка, приглашает сама:

— Пожалуйста, милые, смотрите… Все что надо смотрите…

— Сердце болит, — жалуется Пахальчиха. — Так болит, так болит! Как проводила на учебу Сережу, так не успокаивается…

— А ты в больницу сходи, — советует сосед. Он многозначительно стучит пальцем в газету, объясняет: — В больнице теперь всякие болезни лечат. И даже заменить какой орган могут.

— Ходила в больницу в Отрадную. Не помогло.

— Что так?

— Кто знает!.. Прописали железные капли. А я деньги пожалела, Сереже хочу послать. Каждый месяц откладую. Спасибо колхозу, пенсию повысили — на шесть рублей…

— Еще бы!.. Страну кормим! — гордо сказал сосед. Потом, помолчав: — Так ничего и не принимала?

— Принимала. Насобирала железа возле кузни, скипятила и пила.

— Додумалась голова! — засмеялся сосед. — Сказано, баба: волос длинный, а ум короткий. — И победно блеснул очками. — Пора знать, железо железу розь. Которое для ножа, а которое для ракет. Сам читал… Так и для организма: какое помогает, а какое нет. — И опять засмеялся. — Хоть бы попросила кого поискать, раз сама не знаешь…

Старики молчат. Раздумывают. Наконец сосед спрашивает:

— На кого он учится, сын?

— На врача, — оживляется Пахальчиха. — Обещает вылечить, как выучится.

— Можно, Сергей Сергеевич?

— Пожалуйста, Шилин, пожалуйста. Рад видеть.

— Я за характеристикой… В другую бригаду перехожу…

— Знаю, знаю. Да присаживайся, Шилин, присаживайся. Даем тебе характеристику. Уже готова. Где ж она? Ага, вот. Послушайте, товарищи. Слушай, Шилин… «На протяжении своего пребывания в бригаде Шилин показал себя трудолюбивым, инициативным, принципиальным…» Вот! Слышали? Слышал, Шилин? Доволен? Вижу, доволен!..

— Давайте!

Шилин выхватывает листок. Уходит.

— Обрадовался как! Видали, как обрадовался!

Сергей Сергеевич, смеясь, смотрит вслед, а заместитель и учетчик с недоумением смотрят на Сергея Сергеевича…

— Да ты что, Сергей Сергеевич? В своем ли уме?

— Да, Сергей Сергеевич, что ты?..

— А что? — улыбается Сергей Сергеевич. — Неправду написал? Не трудолюбив разве Шилин? Не инициативен? А у кого техника всегда в порядке? И план на сто восемьдесят — у кого?

— На сто восемьдесят, верно! — подтверждает учетчик.

— Но ведь этот Шилин… — говорит заместитель. — Когда заходились с нормами, до райкома дошло!

— Верно, до райкома… — подтверждает учетчик.

И оба со страхом и недоумением смотрят на своего начальника.

А он наслаждается этим и тянет:

— А разве он не инициативен, Шилин? А кто же тогда механизировал у нас погрузку?..

— Верно, механизировал… — теряется учетчик.

— И принципиален, — наслаждается Сергей Сергеевич.

— Принципиален! — взрывается заместитель. — Бутылку увидел, и вся организация!..

— Вся как есть… — чуть не плачет учетчик. — Это верно…

— Да этот Шилин!.. — гремит заместитель. — Если бы не избавились… Он бы нас под землю…

— Как пить дать, под землю…

Наступает молчание.

— Да вы не огорчайтесь, не огорчайтесь… — смеется Сергей Сергеевич. — Это я такую характеристику дал ему! А в бригаду другую пошлем. Вот эту, вот она. «Постоянно разлагал дисциплину, сплетничал, не подчинялся…» — И уже хохочет. — И телефон на то есть. У меня друг там, Розов, ха-ха-ха…

— Сергей Сергеевич! — подхватывается заместитель. — Да ты гений, Сергеи Сергеевич! Голова! Дай я тебя расцелую!..

Подхватывается и учетчик — в счастливых слезах:

— Верно, голова!.. Благодетель наш!.. Отец родной!..

Липченок повис на плетне, под вишнями, курит одну за другой толстенные цигарки, поглядывая на гомонящий в темноте клуб, — ждет не дождется, чем-таки кончится собрание…

Наконец зашумели среди звезд голоса, поплыли по бурьянам, по полыни и колючкам к Урупу. И мимо, проулочком. Один скрипучий, едкий:

— Дожили, брат! За пустяк готовы распять! И скажут же: заливает! А все Шилин поднял! Из другой бригады пришел — доказывать свое… Да мне хоть литру давай — на ногах устою и не хитнусь!

Другой голос подмывающе-тонкий:

— А все председатель. Он и повернул собрание.

Это, конечно же, бригадир Хряпушкин и его ездовой и бухгалтер Савушкин.

Липченок так и заливается смехом, валится на плетень:

— Что, Сергеевич, сняли?

— Угадал, дед, сняли.

— Так заходить, пропустим по такому случаю гранклетовой…

— Давай, дед, уважь. Теперь только и осталось гранклетовой довольствоваться…

— Да, только!.. — вторит бухгалтер-ездовой, заворачивая в калитку за Хряпушкиным.

Напились в ту ночь — дальше некуда! На карачках ползал бывший бригадир по саду, бухгалтер-ездовой все норовил верхом на нем поездить — поквитаться за что-то…

…А через несколько дней мчатся утречком на линейке вихрем, еле сдерживают коней на спуске к Урупу, на углу возле Липченка.

— А все-таки жить можно на свете! — говорит Хряпушкин. — Бывает, тряхнет когда, а все-таки жизнь у нас славная!

— Еще как можно! — поет Савушкин. — Прекрасная у нас жизнь!

— Находятся добрые люди, берегут кадры.

— Да что там! — подпевает Савушкин. — Свет не без добрых людей!

Липченок, как часы, у плетня:

— Что, Сергеевич, назначили?

— Угадал, дед, назначили!

— А ты думал, пропадем? — радуется и Савушкин.

— Куда ж теперь? — зло спрашивает Липченок.

— Заведующим фермой.

— Рядом тут. Видеться будем часто, — поет Савушкин.

— Так заходить, гранклетовой по такому случаю дернем, — насмешливо предлагает Липченок.

— Нет, дед. Некогда. В район спешим. Там в ресторан заскочим…

— Ясно, заскочим, — вторит счастливый Савушкин. — Не пристала нам гранклетовая…

— Ну, давайте, заскакивайте, — хохочет, валится на плетень Липченок. — Заскакивайте! Придет время — заскочите!

— У-ха-ха-ха… — хохочет на выбоинах, на спуске к Урупу, линейка.